Газета «Новости медицины и фармации» 15(335) 2010

Быть фельдшером на скорой помощи в Киеве во времена Советского Союза — это сплошной драйв для молодого парня. Чего только не случалось! Сплошной калейдоскоп, скучать не приходилось. Ну и характер вырабатывался соответствующий. Так что не стоит удивляться тому, что, призванный на срочную службу в ряды разлагающейся советской армии 80­х, большую часть времени я провел на гауптвахте. Но пережил и это. Главное — относиться к жизни как игре и быть на позитиве. Женился. С рождением ребенка позитив значительно уменьшился, поскольку негатив в стране зашкалил. И когда перед моей молодой семьей встал выбор, как жить дальше, решили попытать счастья в Америке.

Тогда из Киева в США выезжали не толпами, а «эшелонами». И что же?

Есть пословица, что «Москва слезам не верит», так это не только в Москве. Америка относится к эмигрантам терпеливо, но кормить и поить даром тебя здесь долго не будут. И это правильно: молодой, здоровый, энергичный — делай свою жизнь сам. Помогают общины, особенно на первых порах.

Я люблю работать с удовольствием, и я это сразу получил. Я начал трудовую карьеру в Америке в лавке кошерного мясника. И мне эта работа очень нравилась.

Мне платили два доллара в час, и за 12 часов работы я зарабатывал 24 доллара. Нужно было разгрузить туши, чтобы их не трогала некошерная рука, разделать туши, заложить в чаны с горчицей, чтобы отмочить мясо для бастурмы по­еврейски. Я был доволен и не хотел уходить, когда наступило время сменить работу.

Но следующая ступень в трудовой карьере лучше оплачивалась. Я проступил на должность заместителя манипуляционной сестры в еврейский, очень современный «Дом Престарелых», в отделение черепно­мозговых травм. О, это было потрясающе! Специальные функциональные кровати, перед каждым больным стоит монитор. Я с гордостью обходил палаты, делая вид, что читаю кардиограммы, помахивал стетоскопом, изображая врача, и ни с кем не разговаривал. Почему? Потому что я не владел английским языком. И совершенно не представлял, что я тут должен делать.

Вы скажете, в Америке такого не может быть? Чтобы сотрудник не знал своих обязанностей, выйдя на работу?

Отвечаю: очень даже может быть.

Меня брали на работу через агентство. На собеседовании спросили, что я могу делать. Я ответил: «Могу измерять давление, а могу не измерять». Спросили, кем я работал. Отвечаю, что фельдшером скорой помощи. «О, это отлично, мы тебя берем, — сказали мне. — Выходи на работу 6 августа в 9 часов утра». Мой английский все перепутал, и я вышел на работу в 6 часов утра 9 августа.

На работу я пришел в шерстяном костюме, в галстуке и с дипломатом — стояла немыслимая жара, но я был одет, как на собеседовании в агентстве. Медперсонал смотрел на меня как на идиота. Я делал вид, что делаю обход пациентов. И не предполагал, что в мои обязанности входит замена памперсов у престарелых, — именно на эту работу меня взяли.

Через два дня медсестры меня спросили: «Вы кто?» «Леон фром Раша», — отвечаю им. Наконец вызывает меня менеджер по персоналу и показывает толстую книгу: «Смотри, это полис клиники, здесь сказано, что ты должен делать, читай».

Дело в том, что вся система медицинской практики США зиждется на полисах — это огромные тома неукоснительных правил клиники. Каждая клиника имеет свой полис. Каждый медработник, приступая к практике в той или иной клинике, изучает эти тома, где описано: кого обслуживаем, как обслуживаем, при каких заболеваниях каким протоколом мы пользуемся.

Полисы — толстые книжки, как «Война и мир» Толстого. И много картинок.

Смотрю: книжка с картинками, там показаны пролежни. Дело известное, нас этому учили в медучилище. Говорю, да, нужно бороться с пролежнями, нужно делать то­то. А менеджер — филиппинка, с плохим английским. Она показывает на мой костюм и говорит: «У нас все ходят в белом». «Хорошо, — отвечаю, — я куплю себе халат и штаны с первой зарплаты». Через две недели я получил первую зарплату — двести долларов — и купил медицинскую форму. И два года провел в моем «задовытиральном цеху».

Я работал и учился. Изучил английский язык, изучал психологию. Мой первый диплом — «бакалавр психологии». Но эта профессия не кормит, психологи мало зарабатывают. Я перешел работать в лабораторию, где подрабатывал ночью, а днем учился. В лаборатории брал кровь на исследование в наркодиспансерах. За одного пациента получал 40 долларов, в день выходило до 1,5 тысячи долларов. Хорошие деньги для семьи.

Затем я увлекся медицинской техникой и медицинскими технологиями и получил это образование. Но это тоже малый заработок, 1200 долларов в месяц, это очень немного.

И тут Его Величество Случай помогает мне, наконец, сделать удачный выбор профессии.

Я выбрал лучевую терапию.

В Америке модно заниматься физиотерапией, но для поступления нужно было пройти большой конкурс, абитуриентов много, а я уже был в возрасте. На лучевую терапию особого ажиотажа не было. Но здесь мне понравилось. Поскольку я четыре года изучал квантовую физику и с 17 лет в медицине, то успешно прошел конкурс и собеседование.

Специалистов лучевой терапии выпускают от 5 до 8 человек в год: линейных ускорителей мало, утечки кадров нет. Но конкурс на обучение имеется.

К тому времени у меня в Америке уже был свой бизнес: совместно с партнером мы открыли рихтовочные мастерские для машин — обыкновенный небольшой сарай, где стояла пара машин. Таким образом, платить 4 года за обучение мне было чем.

Более того. Благодаря небольшому бизнесу, научившись скрывать налоги, я мог позволить себе ездить на спортивной машине и выглядеть вполне презентабельно. Я стал этаким «Фока — на все руки дока: А, вам машину починить? Есть у меня. Вам человека пролечить? И это у меня есть». Вскоре мы с женой купили таун­хом — домик с бассейном, куда и поселили приехавших из Киева родителей.

Учение проходило успешно. Будучи старше других студентов в группе, имея уже первую седину на висках и эмигрантское желание «достичь», я был замечен и приглашен работать на кафедру лучевой терапии в Детройтский медицинский центр. Здесь я работал под началом известного физика­радиолога Колин Ортона — в лучевой онкологии ему принадлежит 25 % открытий. Также на кафедре работал известный радиобиолог Майкл Джойнер, которому принадлежит 55 % всех книг по радиобиологии. Они меня взяли под крыло, и я под ними вырос. И было это все в Детройте.

Количество денег не определяет счастье человека

Врачи в Америке — далеко не бедное население. И мне как врачу доводилось неплохо зарабатывать. Но организовать свою материальную часть жизни — это далеко не все. Для человека творческого суть счастья — в свободе. Что подразумевается под этим словом? Свобода — это когда нет ограничений для творческой души. Свобода — это когда ты просыпаешься и идешь на работу с улыбкой. Это когда принятое решение оказывается правильным и оно ведет тебя по жизни, и никто не мешает.

Когда никто не мешает — это свобода. Я не говорю о результате, он может быть не всегда правильным. Но если совесть чиста, и ты достиг цели — это полная свобода достижений, в которых ты нуждаешься.

Особенно в свободе нуждаются талантливые люди. Я боготворю талантливых людей. Сейчас я работаю в клинике Спиженко «Кибернож», куда прибыл из США по приглашению украинской стороны. Здесь трудятся очень талантливые люди. Например, физик, который родился в простой семье в глубинке Украины. Благодаря таланту и старанию, он совершал настоящие чудеса. Уверен, что, просыпаясь утром, он улыбается, предвкушая новый рабочий день, исполненный свободы творчества.

Талантливые люди, как правило, интеллигентны и милосердны.

Я имел честь работать с талантливейшим физиком, родом из Румынии, Мирелом Паламару. Очень одаренный ученый, работоспособен, как ломовая лошадь, трудится сутками напролет. На Багамах он зарабатывал 1,5 тысячи долларов в день. И отправлял в Румынию, в свою деревню 1450 долларов ежедневно, чтобы поддержать многочисленных родственников и односельчан, которые жили впроголодь. Этот человек всегда помнил, откуда он вышел и кому обязан жизнью. Это прекрасный человек.

К сожалению, талант часто бывает незащищенным и его место стараются занять бездарности, для которых деньги — это все. Примеров тому немало. Увы, количество денег не определяет счастье человека.

Медицина по­багамски в ХХI веке…

Я работал в Мичигане и здесь получил предложение от доктора Портера, он родом с Багам, о совместном проекте. Доктор Портер — известный авторитет в лучевой терапии и онкологии Америки и Канады. Он предложил мне отправиться на один из Багамских островов, в большой портовый город. Проблема заключалась в том, что местному населению негде было лечиться.

Быть черным человеком на Багамах — это проклятье. Такое впечатление, что ничего там не изменилось с периода рабовладения.
Для богатых белых на Багамских островах имеется два модных госпиталя: «Франчиза Принцесс» — один из самых известных в мире, где лечится англоговорящий мир — Австралия, Канада, Новая Зеландия, США; второй — «Докторс хоспитал», реабилитационный центр, где выхаживают знаменитостей и ВИП­наркоманов, людей после стресса и так далее.

Но черному человеку на Багамах лечиться негде.

Мы обосновались в Хирургическом Центре для бедных. Наш выбор был связан с тем, что, во­первых, Конрад Браун — успешный багамский врач и его жена «дали крышу» и поддержали проект. А во­вторых, нас устраивала сама постройка клиники.

В ее фундаменте было заложено два метра бетона, чтобы не сдуло клинику тайфуном в океан. А два метра бетона — это именно столько, сколько нужно от радиационной защиты. Мы сели за стол переговоров со свежеизбранным губернатором Багамских островов — достаточно коррумпированным, как и все политики мира. Ему мы задали такой вопрос: «Уважаемый губернатор, какие средства тратятся на здравоохранение на Багамах? Какая сумма приходится на одного гражданина?» Он ответил честно: «Не знаю». —  «А на онкологию?» — «Знаю! Нисколько!» Тогда спросили его: «Сколько людей проживает на Багамских островах?». Отвечает: «На трех тысячах островов, может быть, 800 тысяч наскребется».

— Как же получается, — говорим, — эти 800 тысяч сделали тебя губернатором, а ты не хочешь тратить на них денег?

— Что вы от меня хотите? — спрашивает это простой парубок, вовсе не космический инженер.

Объясняем: в 90 милях отсюда лежит чудесный город Майями. Приехать туда неимущей женщине и сделать маммографию обойдется в 35 долларов, неимущему мужчине пройти тест на заболевание простаты — 20 баксов. Неужели в казне, которая ломится от туристических баксов, не найдется возможности помочь неимущим гражданам?

Губернатор спрашивает: «А что мне с этого будет?»

Отвечаем: «Завтра в печати будет написано, что ты не коррумпированный политик, а наоборот, заботишься о своем народе!»
И что вы думаете? На следующий день он взбирается на трибуну и возвещает, что «сегодня была принята онкологическая программа, мы начинаем процесс ранней диагностики рака».

Он подписал с нами бумаги, оговаривающие, что эти больные будут идти через нас, то есть доктора Портера и меня.

Буквально в тот же день нам звонит компания «Сименс», предлагающая маммограф и ультразвуковую аппаратуру. Деньги в бюджете подписаны, документы подписаны, банк дает ссуду. Все складывается хорошо. В Карибском море у «Сименса» нет представительства, кроме как на Багамах. И они нам предлагают любую технику с большими скидками. Но мы не знаем, как долго продлится этот проект. Нам нужно знать, сколько пациентов мы будем иметь.

Если для обычной женщины в Европе риск иметь рак молочной железы составляет 50 на 50, то на Багамах у черной женщины этот риск — 100 на 100. Кроме палящего солнца, они имеют генетическую предрасположенность (никуда не выезжают с острова и выходят замуж за родственников). Как все бедные нации, плохо питающиеся, они накачаны холестерином — макароны и прочее, и продолжительность жизни у них крайне низкая.

Вы думаете, что к нам встали в очередь? За год мы потратили на лечение всего 15 тысяч долларов из бюджета.

Продолжение следует