Журнал «Вестник Ассоциации психиатров Украины» (01) 2012

История становления и развития психологии имеет парадоксальную особенность: ее оформление в статус научной дисциплины, несмотря на глубокие исторические корни, произошло относительно недавно; с момента отделения психологии от философии и ее самоопределения как науки прошло менее двух столетий (Ярошевский М.Г., 1996). Это, безусловно, немного в сравнении с тысячелетиями существования философской мысли о человеке и столь же древней традицией познания человеческого организма в рамках естественных наук и врачебной практики.

Насколько плодотворной оказалась эта «эмансипация» психологии, ее попытка занять достойное место в системе наук о человеке — вопрос, не имеющий однозначного ответа. Общепризнанным является проблематичный характер существования психологии на пересечении труднопримиримых естественно-научного и гуманитарного подходов. Позиция естественных наук предполагает изучение природы в ее объективных свойствах и закономерностях. Гуманитарное же знание раскрывает ценностно-смысловое, уникально человеческое измерение субъекта. И хотя в нынешний (так называемый пост­неклассический) период развития науки декларируется сближение методологий познания, ставится акцент на социальном характере научного познания и допустимости методологического плюрализма (Степин В.С., 2003), реальность существования научных сообществ такова, что различие в стилях мышления представителей точных и гуманитарных наук оказывается подчас непреодолимым. Язык психологии не переводим на язык физики без существенных потерь и искажений, и наоборот. И это несмотря на то, что обе науки выделились именно из философии, с древних времен ставящей своей задачей познание сущности человека, природного и внеприродного мира. Судьба этих двух «дочерей» философии оказалась, однако, разной. Физика развилась в оформленную науку, если критериями научности считать системность, строгость категориального аппарата и технологическую эффективность знания. Психология же и ныне находится в поиске себя, проще говоря, психология в отличие от физики до сих пор переживает период отрочества с характерным для него стремлением к самостоятельности при недостатке средств для ее реализации.

Неслучайно тема методологического кризиса сопровождает психологию на всем пути ее становления (Выготский Л.С., 1982; Аллахвердов В.М., 2003; Василюк Ф.Е., 2003). Отсутствие ясного понимания предмета при изучении психического ведет к тому, что центробежные силы в психологии преобладают над центростремительными. Весьма характерно и то, что содержание перманентного методологического кризиса в психологии часто определяется через понятия раскола, схизиса, дробления (Мазилов В.А., 2006; Yurevich A.V., 2009).

Во множественности и разнообразии подходов и учений выявляет себя несостоятельность традиционного научного метода в познании уникальности человека, представляющегося и высокоорганизованным животным, и духовным существом, носителем внебиологических свойств. В дихотомии биологического и духовного (в широком смысле) измерений человека разворачивается своеобразие любого известного психологического учения, определяется соотношение подходов естественных и гуманитарных наук. У разных отраслей психологии это соотношение неодинаково. Так, медицинская (клиническая) психология зародилась собственно как расширение медицинского знания (психиатрии, психоневрологии) (Алехин А.Н., 2009). В связи с этим ее естественно-научные корни не менее, а, возможно, и более глубоки, чем корни гуманитарные. В значительно меньшей степени естественно-научная традиция оформлена, например, в социальной, возрастной, инженерной психологии, которые вместе с тем также не свободны от влияния сциентистского подхода физиологии, неврологии, кибернетики и т.д.

Однако каковы бы ни были истоки и методы различных направлений психологии, все они явно или неявно признают оба начала в человеке — и материальное, и идеальное. Одно из них может выноситься за скобки, но никогда не отрицается. Так, например, бихевиоризм не отказывает человеку в уникальности внутреннего мира, просто игнорирует его. Аналогично и здравый смысл представителей феноменологически-экзистенциального направления не позволяет им утверждать абсолютную независимость человека от своей биологической природы, она лишь не привлекает их интереса. Взаимная критика разных школ и учений в такой ситуации сводится к обвинениям в неправильности выбора предмета, то есть в неправильности интересов и вкусов. Спор на подобные темы, как известно, непродуктивен.

Особый характер психологического знания, в том числе его тесная связь с обыденным опытом, определяет уязвимость психологии по отношению к воздействиям и вторжениям паранауки (Айзенк Г., 2003; Юревич А.В., 2005, 2007). В современных же условиях идеологического хаоса, который нередко называют эпохой постмодерна, такая «онтологическая незащищенность» психологии предопределяет незавидную судьбу.

Уже в середине девяностых, описывая процессы, происходившие в российском обществе в период коренных социальных перемен, Ф.Е. Василюк (1996) пишет о поднявшейся волне энтузиазма психологов-практиков, которая, схлынув, «стала заполнять все ложбины и низменности — всюду появились психологические центры, службы, ТОО, ООО, да и просто лихие молодые люди с очень ограниченной ответственностью, но с безграничной готовностью на любую психологическую услугу от подготовки кандидата в президенты страны до снятия порчи». Спустя десятилетие А.В. Юревич (2007) привлекает внимание к пугающим масштабам и бесконтрольной экспансии поп-психологии, дискредитирующей и окарикатуривающей собою психологическое знание. Можно добавить, что и сама институциализированная психология стала заражаться паранаучным духом в разных его проявлениях: от грубых мистификаций в практике до голословности и банальности в сфере производства научного знания (Анцупов А.Я. с соавт., 2007; Фельдштейн Д.И., 2008).

Более того, даже в критике и характере дискуссий о судьбах психологии можно заметить возрастающую толерантность — признание неизбежными недостатков этой области знания, смирение с ними, которое, вероятно, вполне рационально и адаптивно с психологической точки зрения. А.В. Юревич (2005), например, отмечает, что в силу выраженности социогуманитарной составляющей психология никогда не будет способна достаточно убедительно отмежеваться от паранауки на содержательно-когнитивном уровне. Поэтому главное, чем следует руководствоваться для определения должного и недолжного в психологии, — это степень социализированности и институализированности знания, принятия его научным (официальным) сообществом психологов. Примечательно, что эту позицию занимает заместитель директора по научной работе Института психологии Российской академии наук.

Действительно, если вопрос о научности не получает адекватного решения с момента зарождения психологии, есть основания предположить его принципиальную неразрешимость, по крайней мере в рамках существующей научной методологии. К тому же потребность в разрешении этого вопроса у нынешнего психологического сообщества и не актуализирована. Несмотря на сомнительный статус психологического знания, ряды дипломированных психологов ширятся и растут: в мире на начало девяностых годов их насчитывалось более 500 тысяч (Rosenzweig M.R., 1992), в России сегодня официально трудится более 150 тысяч психологов, сотни вузов предлагают психологическое образование, издаются десятки периодических изданий по психологии, действует несколько десятков диссертационных советов по психологическим наукам, тысячи учреждений оказывают психологические услуги (Юревич А.В., 2008).

Нельзя не отдать должного жизнеспособности этого профессионального сообщества. Для того чтобы уживаться с методологической критикой, необходим действительно высокий адаптационный потенциал. Можно лишь предполагать, как каждый конкретный психолог в процессе своего профессио­нального становления преодолевает собственный кризис метода. Наблюдаемые варианты приспособления разнообразны — от прагматического цинизма до научного романтизма. Среди практиков, по-видимому, найдется немало стихийных приверженцев философии абсурда и идеи А. Камю о невозможности «одновременно лечить и знать», среди исследователей — руководствующихся рассудительным c’est la vie. Важной представляется гипотеза о том, что нынешнее положение психологии и есть результат адаптационных процессов, происходящих в ней как на содержательно-когнитивном, так и на социальном уровнях. Профессиональное сообщество психологов не могло бы существовать, не адаптируясь к культурным, социально-экономическим, политическим реалиям, к собственным внутренним противоречиям и дефицитам, и в этом смысле констатируемое сегодня состояние психологии есть ее оптимальное состояние.

В силу уже самого масштаба института психологии в современном мире и, что важнее, закрытости его как для, так и от опыта реального нарушение достигнутого равновесия маловероятно. Более того, любые попытки в направлении дестабилизации противоречили бы здравому смыслу и задаче самосохранения этого института. Рефлексирующий психолог пришел бы в отчаяние от понимания зыбких научных оснований психологии, от данных опросов, согласно которым психологическое знание весьма в малой степени востребовано российским обществом, от невысокого спроса на психологические услуги, от неразличения обывателем психологии и поп-науки, от очевидного отстранения психологии от решения государственно важных вопросов (в системе образования, здравоохранения, социального развития и т.д.) (Юревич А.В., 2008).

Вопрос, следовательно, в том, стоит ли проблематизировать адаптивно-равновесное состояние психологии либо согласиться с ним, принять этот факт как «разумную действительность». Но даже если найти в себе смелость не согласиться с нынешним положением дел, неизбежным окажется вопрос о том, каковы способы его изменения. Не ставя перед собой глобальную задачу разработки программы выхода из кризиса, можно, тем не менее, легко увидеть направление, которого следует держаться, и это направление — глубокая саморефлексия психологии, предельное самоосознавание. Ведь, как утверждает сама психология, именно на самоосознавании строится любое личностное изменение, а самосознание — главное средство саморегуляции субъекта, индикатор зрелости.

Если анализировать самосознание психологии по аналогии с самосознанием личности как переживание единства, специфичности, активно-деятельного начала своего «Я», полноту и интегрированность представлений о своих свойствах и отношениях (в том числе в историческом развитии), систему социальных и моральных самооценок, то перспективы подобного самоанализа окажутся безграничными. В качестве наиболее очевидных источников могут использоваться средства науковедения. Определение психологии как предмета изучения методами других наук (социо­логии, культурологии, истории, лингвистики, математики, наукометрии, правоведения, педагогики, экономики и т.д.) делает возможным получение психологическим сообществом конструктивной обратной связи, столь важной для формирования адекватной самооценки.

Действительно, что может сейчас сказать психология о том, как меняется содержание, методы и формы взаимодействия ее с обществом в зависимости от социально-политического и культурного контекста, в чем специфика языка психологии (психологов), ее текстов, как этот язык изменялся в истории, как усваиваются и адаптируются психологией методы других наук (математики, статистики, лингвистики и т.д.), как изменяются формы нормативно-правовой регуляции профессиональной деятельности психологов, каково отношение разных слоев общества к психологии как науке и практике, каков социально-экономический статус психологов, уровень их образования, дохода, занятости, круг интересов, в чем заключается реальная деятельность психолога в организациях, какая часть его профессиональной подготовки оказывается действительно востребованной обществом? На эти вопросы у психологии сейчас нет обоснованных ответов, и это закрывает путь для самопонимания на более высоком уровне обобщения, в рамках философии науки, с выявлением своих онтологических, гносеологических, методологических и аксиологических оснований.

Последнее — аксиология — представляется особенно важным, поскольку психология претендует на профессиональное вмешательство. Этические основания психологии в самом глубоком смысле (не свод правил поведения во взаимодействии «психолога», «заказчика» и «испытуемого», как он представлен в «Этическом кодексе Российского психологического общества», 2004) до сих пор не сформулированы, хотя они должны составлять ядро профессионального самосознания специалиста, имеющего дело с переживаниями, внутренним миром человека.

В качестве оправдания нелюбознательности психологии можно было бы сослаться на трудности междисциплинарных взаимодействий и недостаточный интерес со стороны других наук. Однако ничто не препятствует психологии изучать самое себя, используя собственные научные средства и знания.

Наука не является отвлеченным знанием, это когнитивно-социальная деятельность. Деятельность же человека (группы) и детерминирующие ее факторы имеют самое непосредственное отношение к предмету психологии, каковым бы он не определялся в разных направлениях и школах. В анализе нау­ки как когнитивно-социальной деятельности психология может восходить от психических процессов до ценностно-смысловой сферы, от индивидуальности до макрогрупповых феноменов.

Осознание таких возможностей психологии уже происходит среди отечественных и зарубежных исследователей. Более того, изучение личности ученого имеет и определенную традицию, которая связана с классическими работами, посвященными анализу индивидуальных способностей, гениальности, творчества, научного поиска (Ф. Гальтон, Г. Гельмгольц, И.М. Сеченов, З. Фрейд, Т. Рибо). Однако как самостоятельное направление психология науки стала оформляться лишь несколько десятилетий назад (Ярошевский М.Г., 1995; Аллахвердян А.Г. с соавт., 1998; Shadish W.R., Fuller S., 1994; Feist G.J., 2006). Вместе с тем наиболее доступный для анализа объект — сама психология не попадает в центр внимания психологов-науковедов и лишь отдельные фрагменты реальности существования психологического сообщества становятся предметом осторожных исследований. Только в одной работе удалось найти прямое указание на необходимость использования психологией собственного знания для самоанализа в историческом ключе и создания «психологии психологии» (Richards G., 2002).

До сих пор психология не применяет по отношению к себе те методы, которые эксплуатирует для изучения человека и группы. Изучив психологические характеристики уже почти всех профессиональных, возрастных и клинических групп (от воспитателей до пожарных, от новорожденных до долгожителей, от больных остеохондрозом до больных шизофренией), психологи так и не применили свои методы к себе, к специфике своих текстов, практик, сообществу в целом. Пожалуй, в таких условиях даже проведенная ранее аналогия с отроческим состоянием психологии, открывающей свое «Я», оказывается неоправданно оптимистичной. Такие особенности самопознания правомернее отнести к дошкольному возрасту, но скорее, учитывая паспортный возраст психологии, к аномалиям самосознания, отражающим нечто важное о том, что является причиной ее дизонтогенеза.

Статья опубликована:
Алехин А.Н., Иовлев Б.В., Трифонова Е.А.
Юбилейный сборник научных трудов
(к 10-летию кафедры клинической психологии РГПУ им. А.И. Герцена)
СПб.: Стратегия будущего, 2010. — С. 21-26