Газета «Новости медицины и фармации» 4 (445) 2013

Окончание. Начало в № 3

Нервная обстановка в доме, пристрастие к алкоголю, ночные прогулки, нередко по трактирам, не способствовали снятию напряжения. Много, возможно, чересчур много внимания уделяется некоторыми мемуаристами «алкоголизму» Блока. Действительно, были периоды неумеренного употребления крепких напитков. Об этом писал сам поэт к Л.Д. Блок от 23 июня 1908 года: «Пишу тебе совершенно больной и измученный пьянством». И далее: «Пил я мрачно один, но не так уж много, чтобы напиться до крайнего свинства: скучно пил».

Вам сладко вздыхать о любви,

Слепые, продажные твари?

Кто небо запачкал в крови?

Кто вывесил красный фонарик?

Таких свидетельств довольно много. Я их сознательно не привожу, так как они больше, чем следует, упоминались в «воспоминаниях». Нередко алкоголизм безосновательно выставлялся некомпетентными мемуаристами в качестве причины смерти поэта. У Блока не было непреодолимого влечения к алкоголю, что не позволяет говорить об этом как о заболевании. Скорее всего, периодически возникающее пристрастие к вину являлось следствием тяжелой психопатии, тяжким «наследством», полученным поэтом от родителей. На таком неблагоприятном фоне тем не менее возникали шедевры поэтической лирики.

Тревоги и неуверенность в себе характерны для Блока на протяжении жизни. В 1910 году отмечается ухудшение здоровья у матери поэта: на фоне резкого обострения подавленности, ипохондрии у нее развились эпилептические припадки неизвестной причины, названные эпилептоидами. Существует множество видов эпилепсии  — генуинная, истероидная, психопатическая. В 1956 году Е.И. Лихтенштейн и Н.Б. Ма­ньковский выделили так называемую митральную эпилепсию, развивающуюся на почве порока сердца (пороком сердца, по словам М.А. Бекетовой, страдала мать Блока). Из­за вызванного пороком сердца изменения кровотока возникает нарушение кислородного питания сердечной мышцы и мозга, что может приводить, по мнению авторов, к судорожным припадкам. Подобные припадки не нарушают интеллект пациента, но, несомненно, приводят к душевному дискомфорту. Александр Александрович, не будучи врачом, дает профессионально четкую картину развития приступа у матери, что в переложении М.А. Бекетовой звучит следующим образом: «Начинаются они с неописуемого блаженства или страдания, затем краткого беспамятства. Они сопровождаются известной степенью духовного просветления и очень тяжелы по своим последствиям: потеря памяти, растерянное и удрученное состояние, обычные явления жизни получают характер чего­то дикого и страшного». В период обострения нервной болезни матери Блок писал ей записки такого типа: «Мама, тебе очень грустно. А я думаю о тебе». Приведенные фрагменты переписки еще раз подчеркивают особую, нерасторжимую связь сына с матерью и сходство их психологического облика. Подобная близость не противоречила нередко возникавшим разногласиям и тяжелым конфликтам, особенно связанным с Любовью Дмитриевной.

В 1911–1912 годах Блок наблюдается попеременно разными докторами. Они независимо друг от друга рекомендуют общеукрепляющее лечение, ограничить употребление алкоголя. Звучит и совет удалить миндалины (Вихерт). Об этом поэт пишет В. Пясту: «У меня все не проходит цынга (так в письме. — И.Л.), и потому гланды все время в неестественном состоянии, сражаются с цынгой. А без гланд, согласитесь, человек уже не жилец на этом свете: всякий будет над ним издеваться, и уличные мальчишки будут бегать за ним по улице и тыкать пальцами». По нашему мнению, исходя из картины последней болезни Блока, возможно, удаление миндалин могло приостановить ее развитие и отдалить фатальный конец. Но этого сделано не было.

Весной 1913 года у Блока обостряется отит, периодически упоминается о боли в горле, лечится компрессами. Продолжается состояние угнетения и тоски. Доктора рекомендуют средиземноморское лечение. Там же, на побережье Средиземного моря, Александр Александрович заболевает ангиной с высокой температурой и вскоре возвращается в Россию. Продолжаются жалобы на плохое настроение, тоску. Доктор назначает арреноль  — препарат, содержащий мышьяк и бром (М.М. Щерба, Л.А. Батурина, 1987).

С 1913 по 1917 год почти нет жалоб на простудные заболевания. В 1917 году, навестив мать, Блок обратился к знаменитому доктору Юрию Владимировичу Каннибаху, невропатологу, которого встретил в санатории, в котором лечилась Александра Андреевна. Доктор повторил ставший почти постоянным диагноз «неврастения» и назначил бром с валериановыми каплями.

Во время Первой мировой войны поэт был призван в армию, занимался штабной работой без особых жалоб. Это продолжалось и в годы Февральской и даже Октябрьской революции. Блок в гуще событий. Он член нескольких комиссий, фондов, редколлегий журналов, редактирует множество изданий. В 1917 году в письме к матери Блок пишет: «Я очень здоров, чрезвычайно укреплен верховой ездой, воздухом и воздержанием…» Апофеозом жизни и творчества явилась поэма «Двена­дцать», написанная в период увлечения революцией. Эта же поэма, от которой поэт никогда не отказывался, тяжело отразилась на его взаимоотношениях с прежними друзьями и единомышленниками, многие из которых отказались принимать его (З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковский и др.).

Отрезвление наступило быстро, вызвав симптомы угнетения, тоски. Летом 1919 года в дневнике Блок писал: «Чего нельзя отнять у большевиков  — это их исключительной способности вытравлять быт и уничтожать отдельных людей». Поэт перестал, по его словам, «слышать музыку», больше стихов не писал за исключением посвященного Пушкину, что, как и пушкинская речь, явилось фактически поэтическим завещанием Александра Александровича.

Я, не спеша, собрал бесстрастно

Воспоминанья и дела;

И стало беспощадно ясно:

Жизнь прошумела и ушла.

Еще вернутся мысли, споры,

Но будет скучно и темно;

К чему спускать на окнах шторы?

День догорел в душе давно.

В конце жизни, по словам художника Юрия Анненкова, Блок повторял: «Мы задыхаемся, мы задохнемся все! Мировая революция превратилась в мировую грудную жабу».

По воспоминаниям М.А. Бекетовой, зима 1917–1918 года была для Блоков самой трудной. Этой зимой он недоедал, замерзал, но, по словам мемуаристки, сохранялось приподнятое настроение, что облегчало тяготы бытия. В последующие годы Любовь Дмитриевна и Александр Александрович много работали, получали пайки и могли даже помогать деньгами и продуктами, плохо материально обеспеченным матери и тетке поэта. Так что в эти годы Блок не голодал, но в рационе отсутствовало достаточное количество витаминов, пища не отличалась разнообразием. В конце декабря 1919 года Джон Францевич Инге, домашний врач Кублицких­Пиотух (второго мужа Александры Андреевны), осматривая Блока, отмечает жалобы на катаральные явления, фурункулез, диагностирует инфлюэнцу (грипп). В конце марта того же года «…вдруг жар  — жар меньше, жар больше».

Современница Блока  — поэтесса, писатель, мемуарист Нина Берберова относит первые приступы болезни к 1918 году, когда появились упорные боли в спине и сердце (Александр Блок и его время. Биография.  — 1999). В последующем жалобы на боли в спине не звучат. Возможно, они действительно имели место, но были проявлением банального радикулита, учитывая, что именно в это время Блоку приходилось таскать вязанки дров, мебель при переезде с квартиры на квартиру и т.д. Что касается неприятных ощущений в сердце, то периодически это звучало, но оставалось без внимания.

Начальные признаки последнего заболевания Александра Александровича стали появляться, по мнению М.М. Щербы и Л.А. Батуриной, в 1920 году. В апреле 1921 года Блока осмотрел А.Г. Пекелис, прекрасный терапевт, добрый знакомый и сосед по дому. Он нашел остаточные явления гриппа и невроз сердца средней степени. По справедливому мнению М.М. Щербы и Л.А. Батуриной, состояние поэта было оценено неверно, возможно, над врачом довлели прежние осмотры с набором жалоб на общую слабость, угнетенность, что было и при этой встрече.

К сожалению, нередки случаи, когда предшествующие длительные жалобы становятся привычными и на них перестают обращать внимание. Об этом есть прекрасный рассказ, кажется Моэма, в котором речь идет о женщине с бесконечными недомоганиями, успевшей при этом пережить троих мужей, расстраивающей неоднократно замужество дочери и умирающей накануне не единожды откладываемой свадьбы дочери, уставшей от многолетних однотипных стенаний матери.

Возвращаясь к болезни Блока, представляется, что не были приняты во внимание столь важные обстоятельства, как скачки температуры в марте и апреле, фурункулез, подкожные узелки на ногах, боли в руках и ногах. При повторном осмотре в конце апреля того же 1921 года Пекелис отмечал, что температура «никак не может установиться». Я не только полностью согласна с мнением М.М. Щерба и Л.А. Батуриной (1987) о наличии уже в этот период признаков серьезного заболевания сердца (конец 1920 года), но отношу начало заболевания на 6–8 месяцев раньше. Именно с этого времени чаще обычного возникают «простудные заболевания», отмечаются необычная бледность, малокровие, периодические боли в сердце, одышка при ходьбе.

Имеются свидетельства близких друзей об изменении внешнего облика поэта: тусклые глаза, внезапное старение. Двоюродный брат Г.П. Блок отметил диагностически очень важный симп­том  — крупные выпуклые ногти (выделено нами. — И.Л.), что свидетельствует о воспалительном процессе в организме, часто  — ревматической этиологии.

Весьма интересно, что нередко наличие тех или иных признаков заболевания, не зная и не подозревая об их значимости, сообщают внимательные знакомые, нередко писатели. Так, известно, что Л.Н. Толстой в повести «Смерть Ивана Ильича» дал классическое описание рака кишечника. Позднее крупный отечественный ученый профессор В.П. Образцов выделил симптом распространения (интерференции) боли, в сущности описанный наблюдательным Львом Николаевичем у страдающего Ивана Ильича. Известны синдром Альфреда де Мюссе и многие другие. По свидетельству родных, у Блока зимой 1921 года нередко повышалась температура, появлялись гриппозные симптомы, частые ознобы. Сам поэт пишет 26 января 1921 года: «Очевидно, я болен: устаю, голова плохо думает, страшно тяжело». Андрей Белый указывает, со слов матери Блока, на появление в январе 1921 года сильнейшей слабости, непрекращающегося чувства холода и ночных потов. Между тем доктор Пекелис при повторных осмотрах по­прежнему диагностирует грипп.

С весны 1921 года, по словам В.А. Зоргенфрея, «впервые заговорили внятным для окружающих языком» о болезни Блока: он жаловался на боль в ногах, одышку, «чувствовал» сердце, поднявшись на второй этаж, садился утомленный. Подобные жалобы для физически крепкого, с развитой мускулатурой Блока были не характерны и свидетельствовали о глубоких нарушениях здоровья.

Реконструкция болезни Блока существенно затруднена, так как поэт лечился только в домашних условиях, истории болезни в медицинском понимании не существует. Есть только краткая записка, составленная врачом Пекелисом. Следовательно, приходится основываться на воспоминаниях родных и друзей и очень беглых замечаниях многочисленных врачей, в разное время осмотревших Блока. Как известно, однократные осмотры без серьезного обследования грешат неполнотой и неточностью. Немаловажно, что и в последний год поэта осматривали многие врачи, и лишь финальные три месяца его лечил один врач, доктор Пекелис. Отсутствуют в доступной нам литературе результаты обследования и названия принимаемых Блоком препаратов.

С весны 1921 года доминируют жалобы на боль в ногах, звучавшие, что очень важно, и ранее, отмечают «опухоли» на ногах. О боли в руке, отчего трудно писать, известно из писем и дневников Блока 1920 и 1921 годов. По свидетельству всех мемуаристов, в этот период Блок был очень слаб, похудел, ходил, опираясь на палку, из­за болей в ноге. И тем не менее в мае 1921 года Блок вместе с К.И. Чу­ковским и С.М. Алянским выехали в Москву, где предстояло несколько выступлений. Все надеялись, что положительные эмоции окажут, как в прежние годы, целительное действие и наступит улучшение. Приехав 1 мая в Москву, Блок «с трудом сошел вниз, опираясь на палку, с трудом сел на извозчика». К.И. Чуковский, близко наблюдавший Александра Александровича в эти дни, писал: «Передо мной сидел не Блок, а какой­то другой человек, совсем другой, даже отдаленно не похожий на Блока. Жесткий, обглоданный, с пустыми глазами, как будто паутиной покрытый». В Москве поэт обратился к врачу Кремлевской больницы Александре Юлиановне Каннель (впоследствии она проходила по процессам 30­х годов), обнаружившей сильное истощение, малокровие, на ногах цинготные опухоли и расширение вен. Назначила мышьяк и стрихнин, щадящий режим. Никаких органических изменений не отметила. Таково заключение врача при осмотре в мае 1921, когда болезнь поэта была в разгаре. Блок в этот период в письме к матери жаловался на боли в ногах и руке, слабость, плохой сон. В письме к К.И. Чуковскому в том же мае 1921 года Блок признается: «Слопала­таки поганая, гугнивая, родная матушка Россия, как чушка, своего поросенка». Андрей Белый вспоминал, что из последней поездки в Москву в 1921 году Блок вернулся больной, подчеркивая при этом: «Нервное переутомление, подагра и цинга вместе (как говорили  — впрочем, кто разберет)». Пекелис в середине мая, то есть через две недели после Каннель, уже отмечает органические повреждения сердца, расширение границ, появление шумов, удушье и боли в груди, отеки на ногах, ставшее привычным повышение температуры, ее скачки. Но только во второй половине мая при повторном осмотре поэта Пекелис впервые высказывает мнение о серьезном заболевании сердца, а не о неврозе, назначает покой и ежедневно наблюдает. Сам поэт 28 мая 1921 года отмечает: «Я болен так, как не был никогда еще: жар не прекращался, и все всегда болит. Уже вторые сутки  — сердечный припадок. Я две ночи почти не спал, температура то ниже, то выше 38. Встаю с постели редко, больше сижу там, лежать нельзя из­за сердца». 17 июня по просьбе Пекелиса Блока осмотрели П.В. Троицкий, профессор, заведующий терапевтическими кафедрами женского медицинского института и Военно­медицинской академии, и доктор Э.А. Гизе, заведующий неврологическим отделением Обуховской больницы. Был поставлен диагноз «острый эндокардит. Психастения». Профессор Троицкий тогда же сказал: «Мы потеряли Блока» (Щерба и Батурина, 1987). Лечение оказалось неэффективным. Состояние ухудшалось. Периодически наступало помрачение сознания. Периоды апатии, депрессии сменялись состоянием крайнего возбуждения, уничтожением рукописей и записных книжек, отказом от еды и приема лекарств, в которые уже не было веры. Блок жаловался на одышку, подчеркивая ощущение, что сердце заняло полгруди.

Между тем близкие понимали тяжесть состояния Александра Александровича и с весны, выполняя совет Пекелиса, начали хлопоты о поездке поэта в финляндский санаторий. Этим активно, заинтересованно занимались А.М. Горький и А.В. Луначарский. 18 июня 1921 года Александра Александровича осмотрели врачи и составили заключение: «Мы, нижеподписавшиеся, освидетельствовав 18.06.1921 г. состояние здоровья Александра Александровича Блока, находим, что он страдает хронической болезнью сердца с обострением эндокардита и субъективным ощущением стенокардитического порядка (Subocarditis chron. Exacerbata). Со стороны нервной системы имеются явления невростении, резко выраженной. А.А. Блок нуждается в продолжительном лечении, причем в ближайшем будущем необходимо помещение в одну из хорошо оборудованных со специальной методой лечения для сердечных больных санаторий (текст документа.  — Прим. автора). Подписались: профессор В.П. Троицкий, доктор Э. Гиз и доктор Пекелис. По этому поводу было несколько заседаний Совнаркома. По предложению Ленина член президиума ВЧК Р. Менжинский составляет отзыв на письмо: «Уважаемый товарищ! Блок  — натура поэтическая, произведет на него какая­то история дурное впечатление, и он совершенно естественно будет писать против нас. По­моему, выпускать его не стоит…» Ленин проголосовал против поездки Блока в санаторий в Финляндию, Троцкий и Каменев  — за. Луначарский хлопоты не прекращал, подчеркивая опасность для большевистской власти упреков по поводу судьбы всемирно известного поэта, и не хотел быть причастным к этому. Не касаясь длительных, оскорбительных хлопот, известно, что разрешение прибыло за день… до смерти Блока (Виталий Шенталинский, 1995; Александр Потапов // Газета «Версия в Питере», 48, 09.12.2002, Конкретно RU).

Впрочем, на том этапе развития болезни, как это видится в настоящее время, санаторий, даже финляндский, уже не мог остановить процесс, неумолимо ведущий к гибели.

Подобные жалобы с наибольшей долей вероятности свидетельствуют о стенокардии, упоминания о которой появились в записях Пекелиса незадолго до смерти Александра Александровича. «Последние недели жизни поэт испытывал страшные мучения от удушья, томления боли во всем теле. Он совсем не мог лежать, и сидячая поза страшно его утомляла. Дни он проводил часто в полудремоте, сидя на постели в подушках, ночью иногда просыпался несколько бодрее. Александр Александрович жестоко страдал до последней минуты. Скончался он в 10 утра в воскресенье 7 августа 1921 года в присутствии матери и жены» (М.А. Бекетова, 1990).

Известие о смерти Блока потрясло общественность. Поползли гнусные слухи о смерти Блока от… сифилиса, цинги, голода, острого психоза. Бунин, например, по свидетельству Берберовой, утверждал, что Блок был «рахитиком и дегенератом» и умер от сифилиса. Не считаю нужным даже оспаривать приведенную цитату. Впрочем, негативное отношение к Блоку весьма желчного в своих антипатиях Бунина известно, но не имеет никакого отношения к правде о болезни поэта. Говорил об этом Бунин или очередная сплетня? Еще большее сожаление вызывает то, что нелепая легенда (легенды, как известно, отличаются живучестью) прозвучала и в статье литературоведа Ольги Матич (Русская литература и медицина, 2006). Она основывается на мнении того же Бунина.

Что же произошло на самом деле? Мы проанализировали доступную литературу, включающую письма, дневники, воспоминания, дополняющие скудные медицинские свидетельства. Следует думать, что у Блока был ревматизм, возможно, с 1910 года. Это мог быть вялотекущий воспалительный процесс, как результат частых ангин, простудных заболеваний, воспаления десен, возбудителем которых нередко являются стрептококк и стафилококк. Неблагоприятный эмоциональный фон, повторяющееся состояние угнетения, сенсибилизации может осложниться ревматическим поражением сердца и сосудов. Заболевание часто протекает бессимптомно, проявляясь неспецифическими жалобами на общую слабость, утомляемость и частыми простудными заболеваниями. Переход заболевания из одной стадии в другую обусловлен сочетанием множества разнообразных, не всегда идентифицируемых факторов. Очень большое значение, как мы уже отмечали, имеет эмоциональное состояние, общий тонус организма. Неоднократно упоминающиеся в последние месяцы жизни Блока «цинготные» опухоли и утолщения на коже ног, скорее всего, были характерными для ревматизма узелковыми поражениями. Для клинической картины ревмокардита характерны расширение границ сердца, нарушение звуковой мелодии, что зафиксировано в записях Пекелиса. Отмеченные им стойкие отеки на ногах, являясь симптомами декомпенсации деятельности сердца, подчеркивают тяжесть поражения. В последующем, по­видимому, на фоне резкого снижения иммунитета, произошло обострение заболевания: присоединилось воспаление сердечных оболочек  — эндокарда и перикарда. В пользу наличия последнего свидетельствует одышка как одна из доминирующих жалоб последних недель. Одышка несколько облегчалась в сидячем положении. Периодически отмечаемые помутнения сознания, возможно, связаны с преходящими спазмами мозговых сосудов, гипоксией.

В «Записках врача» В.В. Вересаев (1902) упоминает о салицилатах, хорошо действующих препаратах при лечении начальных стадий ревматизма и практически полностью неэффективных в случаях осложненного течения. Неизвестно, назначались ли они Блоку, возможно, и нет, так как не звучал диагноз ревматизма, неизвестно, проводилось ли рентгенологическое исследование грудной клетки.

Блок жаловался на ночные поты, в связи с чем Любовь Дмитриевна (самоотверженно ухаживающая за мужем) опасалась туберкулезного процесса, памятуя об отце поэта, умершем от чахотки (см. выше). Эти сомнения могла разрешить рентгеноскопия, что сделано не было.

Исходя из того, что в последние месяцы Блок страдал, скорее всего, под­острым септическим эндокардитом (Щерба и Батурина, 1987) и перикардитом той же причины, без антибиотиков успешное лечение этого заболевания невозможно. Нельзя исключить у него и явлений стенокардии и даже инфаркта миокарда, вызванного характерной для данного заболевания эмболией, на что указывают жалобы на боли в сердце спастического характера. Блок образно описывает свои ощущения: «сердце занимает полгруди». А в самые последние дни, по свидетельству Е.Ф. Книпович, Александр Александрович страдал от очень сильных болей в сердце «и кричал страшным криком, которого во всю жизнь не забыть».

К сожалению, первые электрокардиографические исследования, могущие пролить свет на характер заболевания, были сделаны только в 1928 году Гарольдом Филом и Мортимером Сигел и, следовательно, в описываемое время были недоступны.

Подострый септический панкардит является нередко следствием длительного вялотекущего заболевания, развивается чаще у мужчин в возрасте 20–40 лет. Для него характерны слабость, лихорадка, малокровие, похудение вплоть до истощения, озноб. Часто возникают эмболии, попадание тромба в разные органы и сосуды, нередко с фатальным концом.

Завершая попытку реконструкции посмертного диагноза Блока, несмотря на все допущения из­за скудных медицинских свидетельств, представляется несомненным, что смерть поэта наступила от выраженного, опасного сердечного заболевания, явившегося осложнением длительнопротекающего ревматического процесса, вылечить которое, как и верно диагностировать в 20­годы, было крайне сложно или даже не представлялось возможным.

Хочется думать, что все проделанные в этом направлении исследования прекратят беспочвенные слухи о причинах смерти поэта, умершего от болезни сердца, а не от сифилиса или чего­то другого.

В 20–30­е годы в отечественных и эмигрантских изданиях опубликовано много правды и еще больше искажений, ничего общего не имеющих с правдой. Смерть Блока была воспринята эмигрантскими кругами как продолжение национальной катастрофы. Юрий Анненков (художник) вспоминал: «Как отозвалась официальная пресса на смерть Александра Блока? В газете «Правда» от 9 августа 1921 года появилась следующая заметка: «Вчера утром скончался поэт Александр Блок». Все: больше  — ни одного слова».

Е. Замятин писал К.И. Чуковскому 8 августа 1921 года, на следующий день после кончины поэта: «…Умер Блок. Или вернее: убит пещерной нашей, скотской жизнью. Потому что его еще можно было спасти, если бы удалось вовремя увезти за границу. 7 августа 1921 года такой же невероятный день, как тот  — 1837 года, когда узнали: убит Пушкин».

Некоторые отклики привожу по материалам О.Л. Фетисенко. Гельсингфорские газеты 11 августа 1921 года напечатали: «Умер от цинги Александр Блок. Лечение оказалось невозможным не только из­за полного отсутствия медикаментов, но и от возраставшего истощения из­за продолжавшегося недоедания». Один из обозревателей «Общего дела» писал: «Любимый поэт умирает от голода. Неужели нельзя было спасти хоть его?» «Умер от цинги, от недоедания, от подлого голода бесспорный и первый поэт России» (И. Василевский, 1921). «Да, вы не поставили его к «стенке», но вы поставили его к «цинге». Он умер от вашего режима» (13 августа 1921 года).

Подобных публикаций великое множество. Конечно, разочарование жестокое и беспощадное в том, что происходит, у поэта наступило. Блок подчеркивал, что успешнее всего большевики разрушают, а не созидают. Как приведено выше, еще в мае 1921 года Блок признается: «Слопала­таки поганая, гугнивая, родная матушка Россия, как чушка, своего поросенка». Конечно, он был подавлен и угнетен, конечно, болезнь чаще развивается на таком фоне, но были и другие, вполне объективные причины. Правильнее, наверное, говорить обо всем комплексе причин и трагическом их сочетании, с чем справиться не удалось