Газета «Новости медицины и фармации» 7 (455) 2013

11 октября 1945 года родился известный американский врач Роберт Питер Гейл, который как специалист помогал жертвам чернобыльской катастрофы. Доктор Гейл откликнулся на приглашение руководства СССР помочь пострадавшим в лечении лучевой болезни, лейкемии и пересадки костного мозга.

После Чернобыля он успешно занимался другими гуманитарными миссиями: в 1987 году помогал в ликвидации инцидента с радионуклидами в Бразилии; в 1988 году с командой американских медиков лечил пострадавших от землетрясения в Армении; с 2004 года — вице­президент по исследованиям в корпорации ZIOPHARM Oncology Inc. в США; преподавал в Оксфордском университете.

В 1991 году вышла его книга Chernobyl: The Final Warning («Чернобыль: Последнее предупреждение»), основанная на документальных фактах. В 2010 году вышел в прокат фильм американского режиссера Энтони Пейджа, снятый по этой книге, который рассказывает о международном сотрудничестве врачей, участвующих в ликвидации последствий ядерной катастрофы. В фильме фигурируют исторические персонажи: Арманд Хаммер, Михаил Горбачев и, конечно, Роберт Гейл. Главные роли исполняют Винсент Риотта, Джон Войт (США), Лидия Данилова, Лариса Бравицкая, Жанна Александрова (Россия) и др.

Книга и фильм очень интересные, особенно для тех, кому посчастливилось сотрудничать с этими легендарными людьми. Среди них был и я, автор этой публикации, этих воспоминаний. Тогда в зоне от Минздрава УССР я возглавлял медицинский коллектив численностью больше 100 человек. Так получилось, что во время моей командировки ожидался приезд Михаила Горбачева в Чернобыль и руководство Минздрава продлило мое пребывание до 39 дней. Вахта длилась всего 12 дней. Профилактические работы по снижению наведенной радиации к приезду Горбачева, несмотря на все старания ликвидаторов, работающих возле АЭС, не принесли успеха. Поэтому было принято решение «…отменить приезд Президента», и он улетел в Рейкьявик на встречу с Президентом США Рейганом. Значит, не повезло мне увидеть Президента СССР в зоне. Он прибыл гораздо позже — 20 февраля 1989 года. К слову, к «сообществу советских людей» М. Горбачев обратился по телевидению только через 18 суток после аварии.

Кроме того, в Минздраве УССР по роду своей деятельности я непосредственно занимался протокольными мероприятиями, утвержденными или согласованными с руководством УССР по проблемам ядерной аварии, и другими плановыми вопросами.

***

За четверть столетия после аварии на чернобыльскую тему было написано много, прежде всего участниками тех событий: специалистами разных ведомств, учеными, писателями, фоторепортерами, кинорежиссерами и др.

Хочу привлечь внимание читателей к героической личности — к человеку, рожденному в СССР, собственному фотокорреспонденту АПН Костину Игорю Федоровичу, автору «Исповеди репортера». Вы узнаете, что такое настоящий патриотизм, преданность профессии, высокая нравственность советского человека.

Моих публикаций было всего четыре, дополненных моими авторскими фотографиями. Тем не менее для меня все убедительней выкристаллизовывалась истинная причина аварии на ЧАЭС. И чем дальше время удаляет нас от 26 апреля 1986 года, тем больше убеждаемся, что причиной аварии был человеческий фактор.

Об этом тоже пишет в своей книге Роберт Гейл: «На каждой АЭС в принципе возникали неполадки. Неисправность может быть обусловлена ошибками при проектировании или обслуживании, при диверсии или стихийном бедствии. Но самый уязвимый компонент любой АЭС — это люди. Они устают, ошибаются, действуют необдуманно. В США федеральные инспектора заставали операторов АЭС спящими на рабочих местах. На станции «Троуджен», например, оператор слушал репортаж о баскетбольном матче, а в это время радиоактивная вода переполнила резервуар и начала заливать помещение здания…

Самой нашумевшей до Чернобыля была авария на энергоблоке № 2 АЭС «Три­Майл­Айленд» (штат Пенсильвания, США). В 4 часа утра 28 марта 1979 года нормальный приток охлаждающей воды в активную зону реактора случайно прервался, а сливной клапан остался открытым. Из активной зоны реактора начала вытекать вода. Реактор автоматически остановился, и включилась подача воды от системы аварийного охлаждения, что должно было предотвратить расплавление активной зоны. Однако оператор пульта управления реактором не знал, что сливной клапан открыт, и, полагая, что реактор достаточно снабжался охлаждающейся водой, отключил аварийные насосы. Ошибка была обнаружена через 2 часа. К этому времени вода в активной зоне реактора начала выкипать. В результате урановые топливные трубки перегрелись и полопались. Часть радиоактивных веществ попала в корпус реактора, тысячи литров радиоактивной воды были перекачены в емкости, размещенные во вспомогательном здании. Незначительное количество радиоактивного газа просочилось в атмосферу. Пульт управления имел очень сложную конструкцию из сотен лампочек. Как вспомнил потом один из операторов: «Мне хотелось вышвырнуть эту чертову панель. Она не давала нам никакой полезной информации». Контроль был восстановлен, но для дезактивации территории потребовался миллиард долларов.

За 4 года до аварии в «Три­Майл­Айленд» под угрозой расплавления оказался реактор другой АЭС в городе Декатуре (штат Алабама, США). 22 марта 1975 года 20­летний помощник электрика проверял герметичность в щитовой энергоблока № 1 станции «Браунз­Ферри». Проверка заключалась в том, что он подносил к разным точкам горящую свечу и следил, не дрожит ли пламя. В результате загорелась полиуретановая изоляция одного из электрических кабелей. Пламя охватило помещение щитовой. Было повреждено 1600 кабелей. Пожар удалось погасить спустя 7 часов.

Кроме случайных аварий существует риск саботажа и терроризма. Яркий пример ядерного саботажа в США — происшествие, случившееся в 1961 году на станции «Арко». В смене работало 3 оператора. Реактор был остановлен, и техники должны были на 10 см поднять центральный стержень, чтобы произвести наружное обследование. Один из техников вынул стержень полностью. Началась цепная реакция, и реактор взорвался. Все трое погибли. Причины случившегося в отчете комиссии: «Авария была вызвана с целью убийства или самоубийства. Виновник спятил, решив, что его жена изменила ему с одним из его коллег…»

Странно, но это так. Гейл пишет даже о таких банальных вещах, которые могут привести к таким безвозвратным, беспрецедентным трагедиям, одну из которых, например, пережили США однажды… 11 сентября. А что было бы, если воинствующие бенладенцы направили захваченные ими «боинги» не на башни­близнецы или Пентагон, а на ядерные объекты. Страшно подумать…

***

В повести «Чернобыль», впервые опубликованной в журнале «Юность» (№ 67, 1987), автор Юрий Щербак словами Льва Толстого из его «Дневника» так говорит о прогрессе человечества (а это было почти 100 лет назад, в 1895 году, когда цивилизация была еще далека от рождения ядерного монстра): «…стали говорить про то, какой будет скоро материальный прогресс, как — электричество и т.п. И мне жалко их стало, и я им стал говорить, что я жду и мечтаю, и не только мечтаю, но и стараюсь о другом единственно важном прогрессе — не электричества и летанья по воздуху, а о прогрессе братства, единения, любви…»

Рухнула вера в науку, в технику, в строй, в котором мы жили. Все рухнуло одновременно с бетонными перекрытиями 4­го блока. А таких блоков на ЧАЭС было еще пять… Засорились «фильтры казенного оптимизма» после того, когда высокие руководители начали отправлять своих детей в крымские санатории уже 1 мая. Слухи — ведь тоже вещь упрямая. Цепная реакция вышла из ядерных реакторов.

Слово «эвакуация» расползлось по столице и по ветру унеслось дальше от Чернобыля… Один из активных участников ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, член союзной правительственной комиссии, тогдашний глава Госплана УССР Виталий Масол, считавший, что причиной аварии стало наше обычное головотяпство, признался «Фактам», что с 26 апреля по 5 мая все жили ожиданием нового взрыва, поэтому принимались любые решения, порой неадекватные, в том числе «…тихонечко готовились к эвакуации Киева».

Апокалипсису 2 тысячи лет, который принес грозное предзнаменование и предупреждение, что это не метафизика черных ангелов, а творение ума и рук Человека.

100 лет назад будущий академик, первый президент Академии наук Украины, а на то время 24­летний выпускник физико­математического факультета Петербургского университета Владимир Иванович Вернадский в 1910 году впервые высказал предупреждение о надвига­ющейся на человечество угрозы ядерного омницида, всеобщего убийства людей. Вот его слова: «Теперь перед нами открываются в явлении радиоактивности источники атомной энергии, в миллионы раз превышающие все те источники сил, какие рисовались человеческому воображению. Невольно с трепетом и ожиданием обращаем мы наши взоры к силе, раскрыва­ющейся перед человеческим сознанием, что сулит она нам в своем грядущем развитии? С надеждой и опасением всматриваемся мы в нового защитника и союзника».

Еще до аварии на ЧАЭС заместитель директора НИИ атомной энергии СССР академик Валерий Алексеевич Легасов, имя которого впоследствии гремело на весь мир, человек, который занимался вопросами промышленной безопасности, и в частности безопасности атомных электростанций, когда стоял вопрос «быть или не быть атомной энергетике»? в своей статье «Ядерная энергия и международная безопасность» (журнал «Природа», № 6, 1985 г.) пришел к выводу, что при достаточной плотности атомных электростанций разрушать такие объекты — безумие. Дело сейчас заключается не в роде техники, а в ее масштабах и концентрации.

Человечество в своем развитии создало такую плотность различных энергоносителей, различных потенциально опасных компонентов — биологические ли они, химические, или ядерные, что их сознательное или случайное разрушение приведет сегодня к крупным неприятностям.

Произошел некий качественный скачок: этих объектов стало больше, они стали гораздо мощнее, а отношение к эксплуатации этих объектов ухудшилось. Стремительно возрастало число людей, занятых изготовлением оборудования, эксплуатацией его. А методы обучения, тренажа уже не поспевали за темпом развития. Получилось так, что сегодня нужно технику защищать от человека: от ошибок конструктора, проектанта, оператора, ведущего производственный процесс. А это уже меняет философию нашей деятельности.

Прошло 15 лет с тех пор, как столб светло­фиолетового пламени взметнулся над четвертым энергоблоком на высоту до 500 м, в глазах общественности вина за аварию легла черным пятном на весь коллектив ЧАЭС. Борис Горбачев, физик­ядерщик, пытаясь разобраться, кто виноват, сказал, что коллектив (персонал) и дирекция — это разные вещи. Она, дирекция, может заставить сделать все. Директор АЭС, в условиях строгого единоначалия, осуществляемого на всех атомных станциях, отвечает за все, в том числе и за глупые и преступные действия своих подчиненных. Таковы служебные требования к его работе.

Директора Чернобыльской атомной наказали не за взрыв, а за то, что он «не обеспечил надежной и безопасной эксплуатации, способствовал созданию для эксплуатационного персонала вседозволенности, благодушия и беспечности. Другими словами, не выполнил в аварийных условиях своих прямых служебных обязанностей директора АЭС».

Из материалов правительственной комиссии видно: не только допол­нительных, но и вообще никаких мер безопасности им не было принято, что повлекло за собой многочисленные человеческие жертвы и гигантские материальные потери. Проанализировав все это, начинаешь понимать скрытый смысл того непреодолимого психологического водораздела между директором и персоналом. Дирекция оказалась недостойной коллектива станции. И коллектив это хорошо понимал.

В одном из авторитетных изданий Украины («Еженедельник 2000», № 24, 24­Х­2008 г.) напечатаны откровения руководителей государства, видных ученых, министров. Вот что сказал Председатель Совета Министров СССР Н.И. Рыжков на заседании оперативной группы политбюро ЦК КПСС: «Как могло случится такое у нас? Каковы причины этой крупнейшей в мире аварии?

К ней мы шли давно. И накапливали опасность. Случайность? Но уж больно много совпадений.

Нет. Это закономерность, которая образовалась в нашем энергетическом хозяйстве. И разболтанность. Если бы не произошла она здесь, и сейчас, произошла бы в другом месте.

На заре АЭС все было поставлено строго и добротно. Постепенно атомная энергетика вышла за границы фантастики, но не вышла вместе с ней дисциплина. Снизилась требовательность на всех уровнях, притупилась бдительность. Ведь нет ни одного года без ЧП на АЭС. Авария на Ленинградской — вывод не сделали. Минсредмаш, наука, Минэнерго не на той высоте, какой требует атомная энергия. И ведомственная разобщенность».

У академика Валерия Легасова, который как член правительственной комиссии возглавлял группу специалистов, разрабатывающих мероприятия по локализиции аварии, обострилось чувство вины, несправедливого обвинения руководства, самообвинения, что послужило катализатором для принятия им фатального решения добровольно уйти из жизни.

Теперь, спустя 27 лет, когда вот­вот «надвинут» гигантский французский конфайнмент (укрытие), стоимость которого (говорят) около 5 млрд долларов, СМИ сообщают еще об одном неприятном прецеденте там же, на ЧАЭС.

Декабрь 2012 года! Отключено электроснабжение на ЧАЭС за неуплату за электроэнергию. Вахтовые бригады (персонал) ЧАЭС грозятся объявить забастовку по причине задержки выплаты заработной платы. Кто будет виноват, если на станции произойдет непоправимое?! Она ведь дышит. Надо полагать, что до сих пор уроки Чернобыля нас ничему не научили.

Примеры, которые я привожу, не случайны. Атомная энергетика Франции, конфайнмент, который там спроектировали и где реализовывают его строительство, заслуживают внимание. Мы находим подтверждение этому в словах министра здравоохранения УССР Анатолия Романенко (газета «Бульвар», апрель 2002 г., № 17): «Когда мы с академиком Ильиным изучали организацию медицинских служб на французских атомных станциях, президент Академии наук Франции сказал: «Мы боимся не аварий у себя во Франции, но… второй аварии у вас. Если она случится, общественность заставит нас закрыть все АЭС. Французы гордятся тем, что значительная часть электроэнергии у них вырабатывается ядерной энергетикой. Но директор французского института радиационной медицины, известный ученый, награжденный орденом Почетного легиона, вынужден был уйти на пенсию. Его обвинили в том же, в чем и меня: в сокрытии фактов…»

Бывший директор ЧАЭС Виктор Брюханов ровно 30 лет возглавлял объект со времени его строительства до аварии 1986 года. После 5 лет, проведенных в колонии общего режима, он крайне редко соглашался на встречу с журналистами. Но это не значит, что ему не было, что сказать. Было. Но это отдельная тема.

Судья Верховного суда вынес тот приговор, какой ему велели…

«Думаю, если бы для меня «нашли» расстрельную статью, так и расстреляли бы. Но не «нашли», — так сказал ветеран станции, ее бессменный директор Виктор Брюханов.

На вопрос: «После возвращения вы побывали в Припяти?» — ответил: «Поехал. Сердце защемило. Город и станция, которые сам строил, никому больше не нужны. Квартира разграблена, двери выворочены «с мясом». Даже фотографий с тех времен на память не осталось…» Впрочем, приговор к 10 годам лишения свободы тоже стал шоком для человека, у которого не было возможности сказать правду…

***

Анализ того, что произошло 26 апреля 1986 года на ЧАЭС, не самоцель, он не должен быть обращен в прошлое. Главное — вынести уроки для ядерной безопас­ности сегодня и в будущем, предотвратить возможность повторения аварии с серьезными радиологическими последствиями. Все те, кто причастен к обеспечению ядерной безопасности, чьи решения могут прямо или косвенно влиять на ядерную безопасность, должны понять, почему было возможно эксплуатировать то, что не отвечало требованиям безопасности, почему годами не ликвидировались недостатки, которые были известны и привели к аварии с катастрофическими последствиями.

Это должно быть принято ко вниманию, должны быть сделаны определенные заключения.

***

Наверное, так было угодно Богу, что за 45 дней до 25­й годовщины Чернобыльской катастрофы в результате сильнейшего землетрясения за последних 100 лет силой 9 баллов были повреждены электрооборудование и система охлаждения четырех из шести работающих блоков на японской атомной электростанции «Фукусима­1», на которой произошли мощные взрывы водорода. Цунами забрало больше 30 тысяч человеческих жизней. Больше миллиона японцев остались без крыши над головой. Япония ушла под воду на 1 метр. Уровень радиации на станции резко повысился в 1000 раз. Компания­владелец АЭС Tokyo Electric Power Cо (TEPCO) утверждала, что топливо расплавится и останется внутри…

Ситуация в Японии оставалась сложной. Радиоактивное заражение грозило Сибири и Дальнему Востоку, Приморскому краю, Сахалину, Курилам. В США усилились панические настроения.

Опыт использования роботов французского производства на ЧАЭС очень пригодился японцам при ликвидации последствий аварии на «Фукусиме­1», ибо все сотрудники атомной электростанции были эвакуированы еще 16 марта. Японские силы самообороны использовали для охлаждения поврежденных реакторов морскую воду, категорически против чего была Россия. Вопросы человеческого фактора, который имел место на АЭС «Фукусима­1», обсуждались на международной практической конференции «Двадцать пять лет Чернобыльской катастрофы. Безопасность будущего», которая проходила в Киеве 20–22 апреля 2011 года в Украинском доме. К слову, здесь когда­то был музей В.И. Ленина, где автор книги Chernobyl: The Final Warning впервые увидел скульптуру обезьяны, которую около 100 лет назад вождю пролетариата подарил Арманд Ю. Хаммер — американский бизнесмен. Ленин, принимая подарок, сказал: «Вот, что может случиться с человечеством, если оно будет продолжать совершенствовать и наращивать орудия уничтожения. На земле останутся одни обезьяны».

***

Сразу же после аварии на ЧАЭС, принимая неоценимую, бескорыстную помощь лучших умов Земли, мы имели возможность оценить сердечность, сочувствие, искренность и простых людей. Как это важно, когда твою беду понимают, разделяют, бескорыстно помогают. Сколько таких примеров было?! Природа напоминает, подсказывает, что землянам нужно объединить свой научный, экономический потенциал, чтобы направить его на сохранение жизни на Земле. Этим проникся и Роберт Гейл, вынашивая в своем сердце идею помочь России в тяжелое для нее время. Гейл — врач, ученый и философ. Кому, как не ему, судить об опасности случившегося. В своей научной работе он писал, что единство жизни и смерти — это и есть философия. На вопрос, что привело его в медицину, он ответил: «В нашем обществе профессия врача — одна из самых уважаемых. Я хотел стать врачом. Это решение я принял сознательно. Быть хорошим врачом, лечить людей — это работа. Не будь я хорошим врачом, я не стал бы ученым. Поэтому я соединил в себе воедино и то и другое». Так кто же он? Это всемирно известный специалист в области пересадки костного мозга, председатель международного комитета, профессор Калифорнийского университета, руководитель клиники. Его высокий авторитет, профессионализм, дружественные и родственные связи с доктором, бизнесменом, другом (!) Владимира Ильича Ленина Армандом Ю. Хаммером, плюс порыв души дали основание для принятия решения поехать в СССР. Из сообщения газеты «Правда» от 16.05.1986 г.:

«15 мая М.С. Горбачев принял в Кремле видного предпринимателя и общественного деятеля Арманда Хаммера и доктора Р. Гейла. Он выразил глубокую признательность за проявленное ими сочувствие и быструю конкретную помощь в связи с постигшей советских людей бедой — аварией на Чернобыльской АЭС. В поступке А. Хаммера и Р. Гейла, как подчеркнул М. Горбачев, советские люди видят пример того, как должны были строиться отношения между двумя великими народами при наличии политической мудрости и воли у руководства обеих сторон».

Великолепный сценарий кинофильма режиссера Энтони Пейджа и исполнительское мастерство артистов главных ролей дали возможность глубже проникнуть во внутренний мир Роберта Гейла и Арманда Хаммера.

Не важно, что они не были похожи внешне на своих героев. Мне кажется, если бы моя воля, на роль Р. Гейла нужно было предложить известного американского артиста по кинофильму «Ночи в Роданте» Ричарда Гира (режиссер Джордж Волф), где Р. Гир играет роль успешного хирурга, самобытного, волевого, от которого отвернулась разве что врачебная удача.

Не знаю, как Э. Пейджу удалось сохранить «гардероб» Р. Гейла, но я с восторгом узнал все, что обычно носил ОН, в том числе сабо, блейзер и сумку на плече.

И все­таки, если внимательно присмотреться, Гейл был моложе своих 40 лет, сухощавый, спортивный, с черными, чуть курчавыми с сединами короткими волосами. Он был немногословен, когда не вступал в дискуссии и не отстаивал своих убеждений. Несмотря на внешнюю сухость и типичную американскую деловитость, он очень симпатичен, и общение с ним доставляло собеседнику радость — так уважительно, толково и терпеливо отвечал он на многочисленные вопросы коллег и корреспондентов. И еще, он был элегантен. На нем был неизменный темно­синий блейзер с золотыми пуговицами (не скромен буду — я себе такой пошил), полосатый темно­красный галстук, серые брюки и на босую ногу туфли сабо (без задников). На плече у него почти всегда висела точно такая же сумка, как у артиста в фильме.

***

Вот так складывались дела, притирки в действиях политиков, руководителей суперстран, ученых, медиков, общественных деятелей, служб безопасности. Предпринимались шаги перестраховки, стены секретности рушились, как впоследствии Берлинская стена.

Уже 3 июня, прилетев из Москвы в Киев, доктор Гейл консультировал группу больных, находившихся на лечении в Киевском НИИ онкологии, в отделении ныне покойного профессора Леонида Кинзельского. Мне пришлось сопровождать доктора Гейла во время его визита. Я видел, как он внимательно осматривал больных, задавал вопросы пострадавшим и врачам, вдумчиво изучал графики с данными анализов, расспрашивал о тонкостях примененных киевскими врачами методик. Особенно его интересовали случаи пересадки костного мозга.

Позднее, на вопрос доктора и писателя Юрия Щербака «во что он верит?» ­доктор Гейл серьезно ответил: «В Бога и науку».

Тогда, в тревожные дни июня, визит Р. Гейла в Киев был очень короток. Позже он вместе с семьей посетил Научно­исследовательский институт педиатрии, акушерства и гинекологии. Гостей встретила несравненная директор института академик АМН СССР Елена Михайловна Лукьянова — председатель украинского отделения международной организации «Врачи мира за предотвращение ядерной войны». Здесь, в этом, пожалуй, самом важном месте на земле, месте, где рождается человеческая жизнь, где ведется борьба за продолжение рода человеческого, дети доктора Гейла очень быстро познакомились с украинскими маленькими пациентами. Причем не ощущая никаких языковых, тем более идеологических барьеров, обменялись подарками, вместе спели «Пусть всегда будет солнце», затем Тал сыграла на скрипке, а голубоглазая Шир сожалела, что нет фортепиано… А доктор Гейл в это время вел профессиональные беседы с педиатрами, акушерами­гинекологами и кардиохирургами. В реанимационном отделении долго стояли и смотрели на пластиковые кувезы, подключенные к сложной технике, где лежали крохотные создания, которым сегодня 27 лет, а детям Гейла тогда было: Тал — 9 лет, Шир — 7 лет, а маленькому Илану — всего 3 годика. Тогда меня поразило вежливое, спокойное, неторопливое поведение детей где бы они ни были. Они очень аккуратны и вежливы, терпеливы. Я не видел плача, крика, ссор между собой, родительских нравоучений, только взаимное внимание, сочувствие, ласку.

Даже тогда, когда 2 часа пришлось «наслаждаться» органной музыкой в Доме камерной и органной музыки, дети Гейла успевали дружно и вовремя аплодировать после исполнения каждого музыкального произведения.

На вопрос Р. Гейлу, «означает ли это, что пребывание его детей в Киеве безопас­но», он ответил: «Многие думают, что Киев полностью покинут жителями или что дети полностью эвакуированы. И одна из причин, которая заставила меня приехать сюда с моей семьей, — желание еще раз подчеркнуть, что ситуация полностью контролируется, а пациенты получили необходимую помощь.

У меня не было никаких сомнений в безопас­ности моего приезда в Киев. Ни в коем случае я бы не привез своих детей, если бы существовала малейшая потенциальная опасность. Мне думается, что людям такой поступок легче понять, чем целый ряд медицинских заявлений и сложных обобщений. И еще. Я надеюсь, более того, я уверен, что ваш анализ медицинской информации будет таким же полным и откровенным, как и анализ физических причин аварии».

Известно, что доктор Арманд Хаммер посетил впервые нашу страну еще в 1921 году. Он приехал в Москву как врач и предложил Ленину американскую программу борьбы с сыпным тифом. Если страницы истории вернуть в прошлое столетие, так мы узнаем, что одессит Юрий Хаммер, отец Арманда, на волне революционного подъема эмигрировал в Америку. Он был делегатом ІІІ съезда РСДРП, вместе с Лениным «Искрой» воспламенял революционное движение в России. Но не все эмигранты возвращались в Россию, тем не менее своей дружбы с вождем мирового пролетариата не разрывал. В одном из своих 50 томов революционных произведений Ленин вспоминает о своей партийной дружбе с Юрием Хаммером. Сын Юрия Арманд родился в 1898 году. Как и его отец, он стал врачом и тоже поддерживал революционную Россию. Старший Хаммер, посылая сына в Россию бороться с тифом, не забыл и о своем бизнесе. Ленину была предложена помощь в строительстве в России тракторного завода! Молодой Хаммер справился и с этим заданием. На Урале, в Челябинске, в тяжелых социальных и климатических условиях революционный народ в кратчайшее время построил свой индустриальный первенец, из ворот которого выехал первый трактор «Фордзон». Возвращаясь к своим предыдущим публикациям, я спрашиваю себя снова: что было главное для Хаммеров в то время — бизнес или гуманизм? А спустя 60 лет СССР прошел еще одно испытание на прочность, не считая лизинговую помощь Америки СССР в Великой Отечественной войне…

26 апреля 1986 люди всего мира услышали слово «Чернобыль»…

И вот в один из майских дней в Бориспольском аэропорту приземлился личный самолет Арманда Хаммера — белый «Боинг­727» с полосатозвездным флагом на фюзеляже с номером N1ОXY, что значит «первый номер в компании Occidental Petroleum Corporation», президентом которой и был Арманд Хаммер. Неутомимый 88­летний бизнесмен ежегодно наверстывал на своем самолете со всеми удобствами сотни тысяч километров, руководя одновременно и компанией.

Неизменной спутницей Хаммера была жена. А в этом полете была еще и родня со стороны жены Роберта Гейла — трое детей и жена Тамар.

Арманд Хаммер полетел в Москву вместе с семьей Гейла, зная, что медицинская идеология едина и в США, и в СССР, что авторитет профессора Гейла в этих условиях будет воспринят коллегами и в Москве, и в Киеве. Сценарий телевизионного фильма Энтони Пейджа подтвердил это. Режиссер попал в десятку…

Я часто себя спрашивал: как объяснить благородный поступок пожилого американца, корни которого из Одессы, прилететь в Москву и предложить помощь великой, могучей стране, но с другой идео­логией? Лично меня поразила жизненная философия Хаммера. Казалось, что я его понимаю, но я никогда не оставлял без внимания публикации медиа о том, где Хаммер. А он, перешагнув свое 90­летие, продолжал летать над Землей и руководить своей Occidental Petroleum Corporation.

Последний полет он совершил на военном вертолете Ми­8 вокруг реактора. Приземлившись в аэропорту Жуляны, А. Хаммер, стоя перед телекамерами, заикаясь, сказал по-­русски (дословно): «Я только что вернулся из Чернобыля. Это произвело на меня такое впечатление, что мне трудно говорить. Я видел целый город — 50 тысяч население и ни одного человека. Все пустое. Там даже белье висит. Они не имели времени снять белье. Я видел работы по спасению реактора, чтобы больше не было с ним проблем. Я бы хотел, чтобы каждый человек побывал здесь, чтобы увидеть то, что я видел. Тогда никто бы не говорил о ядерном оружии. Тогда бы все узнали, что это самоубийство всего мира, и все бы поняли, что мы должны уничтожить ядерное оружие. Я надеюсь, что когда мистер Горбачев встретится с мистером Рейганом, он Рейгану все расскажет и покажет фильм и мои фотографии о Чернобыле. А потом, в будущем, когда Рейган приедет в Россию, я бы хотел, чтобы он приехал в Киев и Чернобыль. Пусть он увидит то, что увидел я. Тогда, я думаю, он никогда не будет говорить о ядерном оружии».

Хаммер, зная, наверное, что это его последний визит в Украину, перед отлетом пригласил провожающего его министра Анатолия Романенко в свой самолет. По долгу службы я тоже там был. В то время я впервые увидел необычайную картину летной кают­компании. И еще, «посошок на дорожку» — виски, предложенные Хаммером, мы выпили. Министр благословил этого мудрого человека словами: «Пусть Бог бережет вас в пути». А Хаммер мыслями был уже в Лос­Анджелесе, куда он летел по своим делам.

Позже, почти через 10 лет, я воспринял его последний взлет на небеса… с глубокой тоской. Там его давно ожидала жена. Ему было 96 лет! Восхитительная трудоспособность!

(Говорят, компетентные органы считали, а они имели на то основание, что Хаммер шел своей дорогой, известной только ему, к Нобелевской премии… Ну и пусть! У человека была цель.)

Шли года. Наступила 25­я чернобыльская весна. Помните, я приводил слова героя Украины, но без правительственной награды, экс­министра здравоохранения УССР, а в последующем директора института радиационной медицины академика Анатолия Ефимовича Романенко: «Нас спас Бог дважды. Первый раз, когда ветер не подул в Киев (это было 30 апреля), и второй раз, когда реактор не взорвался».

Представьте себе, если бы ветер подул в сторону Киева. Радиоактивное облако, например, со стронцием­90, период полураспада которого 29 лет, и с другими чернобыльскими «гостинцами» — плутонием, цезием накрыло бы Пуща­Водицу, Киев, Конча­Заспу, где облюбовали себе места обитания сильные мира сего…

Обратите внимание на фотографии, взятые мною из нашего уникального атласа радиационного загрязнения Украины, который был издан к юбилейной дате при участии многих министерств и ведомств. Что было бы с Киевом и его населением тогда и на неопределенную перспективу?! Страшно подумать…

К 15­, 20­, 25­летию, вспоминая Роберта Гейла и его легендарных детишек как символ последующих поколений, я стучался в двери высоких чиновников, чтобы Гейла не забыли пригласить на международные киевские мероприятия, посвященные этим годовщинам. Его приглашали, но он, жаль, не приехал. Почему? Я не знаю. Чисто по­человечески я хотел бы узнать, какова судьба его детишек. Кто они сейчас? Ведь старшей дочери Тал уже за 35 лет, а Илану (Ванечке) скоро стукнет 30! Положа руку на сердце, я не взял бы своих детей в это пекло…

Я благодарен президенту НАМН Украины академику Андрею Михайловичу Сердюку, заместителю министра МЧС Украины Владимиру Ивановичу Холоше, пригласившим меня за мое «революционное прошлое» на историческую конференцию, которая для меня закончилась посещением «мертвого города» и ЧАЭС, откуда я привез размытое сомнение, кто мы, ликвидаторы, теперь.

А что ТАМ — теперь мне будут еще больше напоминать фотодокументы из моего чернобыльского архива. Говорят же: «Нет ничего дороже, чем память».