Газета «Новости медицины и фармации» 9-10 (503-504) 2014

Статья опубликована на с. 24-27 (Мир)

Автор — Лихтенштейн Исанна Ефремовна, кандидат медицинских наук, киевлянка, из семьи врачей. Отец — профессор Киевского мед–института, мать — врач. Окончила Киевский медицинский институт. Работала научным сотрудником в Украинском НИИ клинической медицины имени акад. Н.Д. Стражеско, перепрофилированном впоследствии в Украинский НИИ кардиологии. Автор свыше 120 научных статей по проблемам кардиологии и литературно-медицинской тематике.

С 1991 года живет в Израиле. Работала по специальности в хайфской больнице «Бней Цион». Публикуется в периодической печати Израиля, Америки и Германии.

Классиков нужно перечитывать. Не зря возвращаются к запомнившимся произведениям: восприятие не статично, многое ускользает. Каюсь, много лет редко вспоминала Лесю Украинку, разве что пробегая на работу в Киевский институт клинической медицины имени академика Н.Д. Стражеско мимо ее киевского музея на улице Саксаганского. Неожиданный разговор о Лесе Украинке вернул в прошлое. Возникла настоятельная потребность не только читать великого писателя, но и задуматься о судьбе Ларисы Петровны Косач, ее болезни. Познакомиться с врачами, наблюдавшими великого поэта, методами лечения, не забывая, что речь идет о прошлом и позапрошлом веках.

Леся Украинка происходила из семьи украинской интеллигенции, связанной родственными и дружескими узами с выдающимися деятелями украинской культуры: Михаилом Старицким, Николаем Лысенко, Иваном Франко и многими другими.

Предки матери Леси — Драгомановы — из Греции. «Драгоман» в переводе с греческого языка означает «переводчик». Один из прапрадедов выполнял дипломатические поручения при правлении Богдана Хмельницкого. В роду были переводчики, писатели, люди чести и достоинства. В ХIХ веке один из родственников матери участвовал в восстании декабристов, погиб на каторге.

Мать, Ольга Петровна Драгоманова-Косач (1852–1930), — популярная писательница, редактор, писавшая под псевдонимом Елена Пчелка.

Отцовский род корнями уходит в Боснию. В 1444 году влиятельный вельможа Стефан Косач, сербский наместник, получил от германского императора Фридриха титул герцога, и после этого весь округ стали называть Герцеговиной. Менялись власти, приходили люди другой веры — название «Герцеговина» сохранилось, а после распада Югославии возникло одноименное государство. После завоевания края мусульманами Косачи служили польским королям. Один из Косачей, Петр Косач, польский шляхтич, отличился в войсках Яна Собесского, победивших турок в 1673 году под Хотином, а в 1683 — под Веной. Другой Косач переехал в Украину, принял православие и поселился на Черниговщине, где в 1841 году родился Петр, отец Леси. Петр Антонович Косач (1841–1909) — дворянин, действительный статский советник, человек передовых взглядов.

25 февраля 1871 года в семье Косачей родилась дочь Лариса, ставшая великим поэтом. С детства Леся (так называли ее в семье) жила окруженная любовью родных, общалась с интересными, доброжелательными, интеллигентными родственниками и друзьями. Дети Косачей получали домашнее воспитание, их учили языкам, музыке, литературе, математике. До определенного времени детские годы Ларисы (Леси), папиной любимицы, дружившей с сестрами и особенно с братом Михаилом, складывались прекрасно и казались безоблачными. Михаил Косач, разносторонне одаренный ученый, физик, писатель, подписывавшийся псевдонимом Михаил Обачный, нежно относился к сестре, был ее «добрым ангелом».

Неожиданно сказка кончилась. Начавшаяся 6 января 1881 года как будто банальная простуда не проходила, обрастала не свойственными катаральному состоянию симптомами. Появились болезненные отеки рук, которые лечили салициловыми мазями, предполагая ревматическое воспаление суставов. В одном из писем Леся упоминает хорею. Между тем хорея действительно один из симптомов ревматической инфекции. Была ли она или предполагалась врачами, думающими о ревматизме? В 1882 году появился новый диагноз: золотуха. Так или иначе, болезнь внесла существенные коррективы в жизнь юной пианистки. Порой забывают, что уже с 5–6 лет Леся начала учиться игре на фортепиано, занимаясь с преподавателем Ольгой Александровной, женой композитора Николая Лысенко. Девочка не только быстро обретала силу и уверенность как начинающая пианистка, но и сочиняла небольшие пьесы.

Лечение не помогало. Боли не проходили, а, напротив, усиливались. И только летом 1883 года после длительных сомнений был диагностирован туберкулезный процесс с локализацией в костях. И уже в октябре 1883 года профессор Александр Христианович Ринек (1837–1916) сделал первую, но, к сожалению, не последнюю операцию. Описывая многолетнюю мучительную череду обострений болезни, разные виды лечения, включая климатическое, нельзя обойти молчанием врачей, делавших все, что было в их силах. Даже беглое знакомство с врачами, лечившими Лесю, показывает их высокий профессиональный уровень и занимаемое положение. Среди медиков не было случайных, родители делали все возможное…

Так, профессор Ринек, швед по национальности, окончил в 1864 году Медико-хирургическую академию в Петербурге. С 1872 года работал ординатором в Киевском военном госпитале, которому везло с блестящими специалистами. Вспомним В.И. Даля, Н.И. Пирогова, М.А. Булгакова… Затем с 1878 по 1893 год Ринек возглавлял разные кафедры в Киевском университете Святого Владимира. Одним из первых применил асептику при оперативных вмешательствах, разработал технику операций на кишечнике с сохранением его непрерывности, лечил кишечные свищи, и это далеко не все. Вот к такому специалисту обратились Косачи. Какое именно оперативное вмешательство перенесла 12-летняя Леся, сказать трудно. Скорее всего, судя по не врачебному описанию, а по воспоминаниям родных, удаляли секвестр, некротические (омертвевшие) участки, возможно, с последующей пластикой. Во время одной из последующих операций врачами был применен только вошедший в лечебную практику метод Гоц — Грекова (метод иодофилии, введение иода), считавшийся эффективным при лечении секвестров. Такова была техника оперативного лечения в начале прошлого века. В ХХI веке благодаря специфическому лечению секвестры стали редкостью. Оперативное лечение облегчило страдания Леси, но ненадолго.

В 1896 году Лесю лечили впрыскиванием иода, о чем известно из письма Л.М. Драгомановой от 7 декабря: «…положили мене в «абсолютний покой» і роблять вприскування йодоформу. Се процедура довга і неприятна, та нічого робить, не викрутишся від неї, бо нога за остатній час все одно зовсім не хотіла мені служить, а до того ще і вночі спати не давала. Після першого вприскування вона суток з 5 ще дужче боліла, зато тепер утихла і сливе не болить, як не зачіпати. Може, справді, з сих впорскуваннів буде толк, як обіцяють лікарі. Вони кажуть, що сей спосіб часом зовсім вилічує туберкульоз костей, а в кождім разі значно поправляє стан хворого сустава». Лечение облегчило страдания Леси, но ненадолго.

В 1899 году последовала новая операция, на сей раз в Германии, в Берлине, у знаменитого профессора Эрнеста Бергмана (1836–1907). Выпускник Юрьевского (Тартусского) университета профессор Бергман одним из первых занялся профилактикой раневых осложнений. С этой целью в 1886 году в его клинике начинают стерилизовать паром инструменты и перевязочный материал. В 1891 году профессор Бергман вводит асептические методы в хирургическую практику. Лариса Косач несколько раз приезжала на осмотр к профессору, пока он после длительных колебаний не решился на операцию, не будучи, вероятно, до конца убежденным в эффекте. Но состояние пациентки не оставляло выхода. В Берлин Леся поехала с матерью и братом Михаилом, окончившим физический факультет того же Юрьевского университета, что и Бергман. Михаилу, обладавшему разносторонними талантами, удалось самостоятельно сконструировать аппарат и, используя Х-лучи, сделать снимок пораженных участков руки и ноги сестры. Естественно, его очень интересовал результат операции, и он просил сделать после нее аналогично выполненный снимок. Судя по всему, Михаилу удалось использовать лучи, называемые рентгеновскими.

В мае 1890 года, уже после операции, в письме брату Михаилу Леся писала: «Я снова хожу на костылях, болят ноги в стопе, и из-за этого хожу по-кошачьи, да еще спина болит сильнее, чем прежде». И в то же время мужественная Леся продолжает работать, о чем пишет в том же письме: «Я воскресла! И снова берусь поднимать на гору «Сизифов камень» (имея в виду стихи)… В письмах Леся Украинка признавалась: отрывки будущих произведений словно диктуются ей свыше, без поблажек. Молодая девушка обладала недюжинной силой воли, непреодолимым желанием и способностью творить.

Кто вам сказал, что я хрупка,

Что с долей не боролась?

Дрожит ли у меня рука?

И разве слаб мой голос?

А если были в нем слышны

И жалобы и пени,

То это бурный плеск весны,

Не мелкий дождь осенний...

(Перевод Самуила Маршака)

Она старалась по мере сил не рассказывать о страданиях даже близким людям и придавать жалобам юмористический оттенок. Молодая, 19-летняя Леся, вынужденная из-за болезни длительно неподвижно лежать в кровати, 20 марта 1890 года пишет брату из села Колодяжное (имение отца):

Так само, як і я, —

Прив’язана за ногу

Фантазія моя.

…Вернусь на грунт «реальний»,

До ближчих, власних справ:

Учора мене папа

Як слід у шори вбрав!

Вночі тепер сплю мало,

А ледве сліз не ллю,

А вдень зо всеї сили

Об землю лихом б’ю.

Не работать она не может. Очень важное замечание об отношении к творчеству содержится в письме украинскому писателю Осипу Маковею (1867–1925): «У мене ж сей настрій поетичний залежить найбільш від того, яка погода в душі, і я пишу найбільше в ті дні, коли на серці негода, тоді чогось швидше робота йде» (1893).

К сожалению, причин для тревог было много, но без таланта остаются только беды…

Леся и в дальнейшем соглашалась на рискованные операции. «Якщо мене там на столі заріжуть, — однажды призналась она своему давнему приятелю, ученому-полиглоту Агатангелу Крымскому (1871–1942), — то перед смертю я собі скажу так: «Прийшов Прокіп — кипів окріп. Пішов Прокіп — кипів окріп. Українська література і без мене перебудеться». В то же время, как всякий большой художник, она знала цену своему дарованию: «Я в серці маю те, що не вмирає!» — сказала Леся Украинка устами Мавки из поэмы «Лісова пісня».

Страдания продолжаются. И вновь — горькие строки в письме брату Михаилу. «Вже ж мені так не минеться, — шутит она. — Кому-кому доведеться, а куцому не минеться! Отож-то… Жаль якось і вимовить, але мушу сказати, що моє оце двохмісячне лежання в липких кайданах було зовсім надаремнісінько, отак-таки зовсім надаремно! А прибуток хіба тільки той, що тепер знов ходжу на двох милицях, що болять ноги в ступнях і через те я ходжу по-котячому, та ще й спина болить гірш, ніж перше, — більше яких трьох минут не можу рівно сидіти, ні на що не спершись. Отака-то твоя сестра ледача, Михайлику».

В 1891 году родители повезли Лесю в Вену на консультацию к знаменитому профессору Теодору Бильроту (1829–1894). Блестящий хирург-новатор, Бильрот разработал технику оперативных вмешательств в органы брюшной полости, циркулярную резекцию желудка с последующим анастомозом, вошедшие в хирургическую практику как Бильрот-1 и Бильрот-2. Именно к нему обращался за помощью тяжело заболевший великий Н.И. Пирогов. Разносторонне одаренный врач, Бильрот был и прекрасным музыкантом, дружил с Иоганном Брамсом. Вот к такому специалисту привезли Лесю. Доктор не счел нужным проводить оперативное вмешательство и посоветовал продолжить климатическое лечение.

Пытливый ум Ларисы, наблюдательность позволяли ей наблюдать за работой врачей и выносить продуманные вердикты. Так, например, в письме от 11 января 1895 года литератору М.И. Павлику (1853–1915) написано: «Нема гірше, як дурний лікар, часом більше пошкодить словами (знаєте, ота лікарська щирість, як у Нотнагеля!), ніж поможе рецептами». Речь идет о венском профессоре Германе Нотнагеле (1841–1905), предвидевшем смерть пациента от разрыва аорты и сказавшем об этом самому больному, отравив тому, по мнению Леси, последние четыре (!) года жизни. Нельзя не согласиться. А как быть с современными представлениями — ничего не скрывать от больного?! Справедливости ради — трудно представить подобное поведение профессора Нотнагеля. Он входит в список 100 лучших врачей мира. О его диагностическом даре и человеколюбии рассказывают многие. Он считал, что природа — величайший доктор. Она располагает всеми секретами лечения. Задача врачей, по его мнению, — раскрыть эти секреты и способствовать работе природы. Но если идти против законов природы, то можно лишь навредить пациенту. Таковы основные постулаты профессора Нотнагеля. Умирая, он диктовал близким свои ощущения, описав, таким образом, картину стенокардии…

С конца 90-х годов начинается крымский период жизни Леси. 14 июня 1897 г. в еженедельной газете «Ялта» (№ 109) в списке лиц, приехавших в город, значились имена Ларисы Петровны Косач и ее тетки Елены Антоновны Тесленко-Приходько, которые остановились в гостинице «Мариино». В Крыму она живет подолгу, в разных местах — Евпатории, Ялте, Балаклаве, Севастополе.

В конце века Крым превратился, условно говоря, в центр лечения туберкулезных больных. Сухой воздух, море, субтропический климат считались оптимальными для страдающих заболеваниями легких. Именно в эти годы в Крым из средней полосы России переехал А.П. Чехов, здесь лечились А.М. Горький, врач и писатель С.Я. Елпатьевский, С.Я. Надсон (умер в Ялте от туберкулеза легких в 1888 г.), отдыхали А.И. Куприн, И.А. Бунин, позднее около года на Гаспре жил заболевший Лев Толстой. Леся любила творчество Надсона, знала много стихов наизусть, несмотря на трудную дорогу, приходила на могилу поэта. Ему же посвящено трогательное стихотворение:

Надсонова домівка в Ялті

Смутна оселя!.. В веселій країні,

В горах зелених, в розкішній долині

Місця веселого ти не знайшов,

Смутний співець! умирать в самотині

В смутну оселю прийшов.

Звідси не видно ні моря ясного,

Гомону з міста не чутно гучного,

З бору соснового шум тут іде;

Гори лунають од вітру буйного,

Часом де дзвін загуде…

Стали в саду кипариси стіною

Оберігати в оселі спокою,

Лаври — неначе зсушила журба,

Тихо, журливо кива головою,

Віттям плакучим верба.

Все тут журливе кругом сеї хати, —

Та найсмутніші отії кімнати,

Де безталанний поет умирав:

Все тут забрали, що можна забрати, —

Смутку ж ніхто не забрав.

Вікна тьмянії, мов очі слабого,

В хаті порожній самотньо, убого,

Висить свічадо на голій стіні,

Млою повите, — дивитись на нього

Сумно здавалось мені…

Тута остатні «огні догоріли»,

Тута остатні «квітки облетіли»,

Тільки зосталася муза одна,

Що не лишила співця до могили,

Тута витає сумна.

Тіло поета в далекій чужині, —

Там, у тій самій холодній країні,

Серце на смерть отруїли його!

Смутная муза літа в самотині,

Кличе поета свого.

Одним из зачинателей климатического лечения туберкулезных больных в Крыму был врач-климатолог Владимир Николаевич Дмитриев (1839–1904). По совету С.П. Боткина он приехал лечиться от туберкулеза легких в Крым, где и остался, даже полностью излечившись. Владимир Николаевич много сделал для развития лечебной базы на полуострове. Его усилиями создан «Яузлар» — первый санаторий для больных туберкулезом (1900 г.), разработана ныне забытая методика лечения виноградным соком и много других полезных дел. Владимир Николаевич жил в Ялте с 1875 года, когда 4–5 десятков приезжающих в летние месяцы определяли успешность сезона. В эти же годы Антон Павлович Чехов с доктором Исааком Наумовичем Альтшуллером и многими другими способствовали открытию в Крыму туберкулезного санатория для малообеспеченных больных, что и было осуществлено. К сожалению, сам Антон Павлович об этом уже не узнал…

Позднее, в 90-е годы ХIХ века, число приезжающих на лечение увеличилось во много раз.

Среди врачей, лечивших Лесю Украинку в Крыму, кроме Дмитриева следует вспомнить и доктора Мартироса Семеновича Дерижанова (1867–1900). У него на вилле «Ифигения» в 1897–1998 годах жила и лечилась Леся Украинка. В доме доктора ей было комфортно — уютно и по-домашнему тепло. В знак привязанности и благодарности Лариса Петровна подарила доктору вышитую ею украинскую рубашку. Позднее появилась драма «Ифигения в Тавриде».

Не желая, полностью находиться на иждивении родителей, стараясь уменьшить их расходы и будучи человеком гордым, Леся стремилась сама зарабатывать. В местных газетах неоднократно появлялось объявление: «Чтица, знающая 6 языков, ищет занятий в городе».

В Крыму Леся, пожалуй, впервые полюбила. Все окрашивалось в цвета любви, если у любви есть цвет! Таким было чувство к Сергею Мержинскому. Они познакомились в 1897 году в Ялте. Молодой, красивый, образованный, увлеченный революционными идеями и не чуждый поэзии, Сергей пробудил в молодой девушке прекрасное чувство любви. Болезнь заставляла их периодически жить в Крыму и лечиться зачастую у одних и тех же врачей. Они старались думать о добром и светлом грядущем. Правда, Леся не позволяла чувствам ввести себя в заблуждение: из–за болезни она не считала возможным создавать семью, что свело их отношения к роману в письмах, прерываемому редкими встречами. Не стану углубляться в чувства молодых людей — они были такими, какими были. В 1901 году Леся получила письмо от доктора Сергея Савельевича Элиасберга, наблюдавшего Мержинского. Доктор писал: «Больной тает как свеча… Вдобавок он еще и охрип». Презрев все опасности, Леся выехала в Минск. Последние две недели угасающей жизни Сергея Мержинского они провели вместе. Как удалось молодой нездоровой девушке выдержать тяжелейшее физическое и эмоциональное напряжение, приходится только догадываться… За одну ночь у постели умирающего Мержинского Леся Украинка написала драму «Одержимая». В произведении отразились боль и горе, преодолеть которые ей до конца дней так и не удалось. В письме Ивану Франко от 13–14 января 1903 года отмечено: «Я iї в таку нiчь писала, пiсля якої буду, певне, довго жити, коли вже тодi жива осталась…»

Пронзительная тоска выражена в стихах этого периода. Привожу одно из них:

Уста говорять: «Він навіки згинув!»

А серце каже: «Ні, він не покинув!»

Ти чуєш, як бринить струна якась

тремтяча?

Тремтить–бринить, немов сльоза

гаряча,

Тут в глибині, і б’ється враз зі мною:

«Я тут, я завжди тут,

я все з тобою!»

Так завжди, чи в піснях забути хочу

муку,

Чи хто мені стискає дружньо руку,

Чи любая розмова з ким ведеться,

Чи поцілунок на устах озветься,

Струна бринить лагідною луною:

«Я тут, я завжди тут,

я все з тобою!»

Kimpolung, 7.06.1901

Длительное пребывание в Крыму приносило облегчение, но не являлось панацеей, да и расходы превышали возможности. Не раз Лариса возвращалась в Украину, жила в Киеве и в имении отца — селе Колодяжном на Буковине. После смерти Сергея Мержинского у Леси Украинки резко обострилось заболевание, и, что еще тревожнее, процесс начался в легких, иначе и быть не могло. Только творчество помогало смягчить боль утраты: «Якщо прийде журба, то не думай її рознести у веселощах бучних… краще йди в темний гай або в поле, де вітер гуляє» («Якщо прийде журба»).

В 1902 году она приехала на Гуцульщину и Буковину. Леся любила бывать в замечательном краю, общаться с доброжелательными людьми, слушать народные сказки и легенды. «Юрба образів не дає їй спати по ночах, гомін весняних вод так дивно єднається з візерунками гарячки, стіни кімнати викликають образ готичного склепіння, світло, що впало крізь вікно, викликує полиски пожежі, весняний шум і гук вулиці наводить образ війни» («Мрії»). Закаты и восходы, шум дождя и шелест листьев, пение птиц в тиши ночей приносили облегчение. Но и здесь, к сожалению, не обходилось без встреч с врачами. Как не раз случалось, доктор оказался добрым, интеллигентным человеком, не чуждым литературе, что делало общение приятным. В Колодяжном ее наблюдал доктор и писатель Модест Левицкий (1886–1932). Он издал несколько популярных медицинских брошюр («Лихі хвороби на очі», «Сибірська язва» и. т.д.) и книгу об инфекционных болезнях, специально предназначенную для массового крестьянского читателя («Лікарський порадник»). Врач в очередной раз назначил общеукрепляющие процедуры, ванны, свежий воздух, прогулки… С удовольствием Леся приезжала в Киев, виделась с друзьями, посещала поэтические вечера и театральные спектакли. Дом Косачей привлекал интересных людей и был всегда полон. Встречи с врачами продолжались и в Киеве. Ремиссии сменялись обострениями и попытками найти способ облегчения страданий.

Одним из блестящих киевских врачей той поры был профессор Феофил Гаврилович Яновский (1860–1928). Его отличал не только высокий профессионализм, но и редкие во все времена душевные качества. Специалист по лечению туберкулеза, он способствовал открытию в Киеве туберкулезного института, ныне носящего его имя. Феофил Гаврилович использовал в лечении новейшие методы, делал все возможное и невозможное. По его совету Леся проходила физиотерапевтические процедуры в частной клинике популярного доктора Иосифа Дейча. Клиника располагалась по улице Михайловской, 22, в центре города, вблизи от знаменитой Владимирской горки. Мне хорошо знаком этот дом — я часто бывала там у друзей. Справедливости ради замечу, что не знала предыдущей истории дома. А жаль! Аромат прошлого сохраняется…

Через шесть лет после смерти Сергея Мержинского Леся Украинка вышла замуж за фольклориста и музыковеда Климента Васильевича Квитку (1880–1953). Венчались они в июле 1907 года в киевской церкви Вознесения. Медовый месяц провели в городе на Днепре, на улице Ярослав вал, 32. Климент давно и безответно любил Лесю. Его чувства были настолько глубоки и светлы, что он стремился помочь Лесе ухаживать за умирающим Мержинским. Таким был муж Леси Украинки. Он трепетно хранил память о Лесе, выполняя ее заветы и пожелания. Как ни странно, родные, особенно мать, неодобрительно отнеслись к браку дочери, считая его мезальянсом. В этой истории Леся проявила настойчивость и неожиданную для родителей непреклонность. Брак состоялся. Муж тоже болел туберкулезом, и поэтому им обоим приходилось жить то в Крыму, то в других местах.

Наступил совершенно новый этап жизни. Леся практически не получала материальной помощи от родителей или ее стало существенно меньше, и приходилось самим искать средства к существованию. Основная нагрузка легла на Лесю. Она много работала: занималась переводами, давала уроки и т.д. И тем не менее в целях укрепления здоровья, выполняя советы врачей, с трудом находя средства, Лариса Петровна подолгу жила не только в Крыму, но и в других странах, например в Египте. Из дальних стран возвращалась в Украину, затем опять — Крым, Кавказ. Положение существенно осложнилось распространением туберкулезного процесса на почки, что означало в ту пору безнадежное состояние. Лариса Петровна обратилась к известному берлинскому профессору Израели, но туберкулезное поражение почек препятствовало радикальному лечению. Профессор посоветовал только климатическое лечение — поездку в Египет. В Африке Леся пробыла около трех зим с переменным результатом. В одном из писем она признавалась, что и другой врач не рискнул применить туберкулин, опасаясь навредить: «Що до мене, то і тутешній лікар так, як Ізраелі, не квапиться приступатись до мене з туберкуліном і взагалі воліє мене ніяк не зачіпати, бо людей з такою «рідкою» слабістю, як у мене, — він сам признається, — бачив тілько двох за весь свій вік — і не знає, як з такими обходитися. Тим часом се шкода, що нема хоч яких паліативів, бо досить мене мучать всякі болі в поражених місцях і те, що раз-у-раз нудить (сього торік не було), але видко, окрім Єгипта, нема мені лікарства, бо приписаного мені іхтіолу не приймає мій організм, а від сироліну виразних наслідків не бачу. Через те я все марю про Єгипет». Впрочем, туберкулин не был панацеей, и от него быстро отказались. Доктор Конан Дойль, приехав к Коху в Берлин, довольно быстро отверг туберкулин как лечебное средство. При этом способе лечения много противопоказаний.

Климент Квитка вспоминал, что Леся никогда не боялась смерти, но страшилась маразма. Больше всего ее беспокоило не заметить нарушений и продолжать в таком состоянии писать. Как велико у поэта было чувство чести и ответственности!

Сложная жизнь великого украинского поэта закончилась в Суринаме (Кавказ) 19 июля 1913 года.

Хроника последних дней Леси Украинки в Суринаме: 26 июня 1913 (даты приводим по старому стилю) Лесин муж Климент Квитка телеграфирует Ольге в Екатеринослав, что у Леси хуже со здоровьем и чтобы приехала сестра Изидора. Матери поэтессы он не пишет.

28 июня К. Квитка сообщает сестре Ольге из Кутаиси о тяжелом Лесином состоянии и необходимости вывезти ее из Кутаиси. В тот же день вечером он написал, что Лесе лучше.

29 июня К. Квитка извещает Ольгу, что улучшение Лесиного состояния продолжалось всего несколько часов, а теперь ей опять очень плохо.

29 июня сестра Изидора срочно телеграфирует Ольге, что она поедет к Лесе на Кавказ.

30 июня К. Квитка написал Ольге, что Лесе как будто лучше.

4 июля сестра Изидора с матерью приехали в Кутаиси. Здесь же телеграфируют Ольге в Екатеринослав. Мать извещает, что приехала сюда «в четверг рано». Леся очень тяжело больна. Взгляд у нее такой, какого мать никогда не видела.

6 июля мать пишет Ольге из Кутаиси. Описывает тяжелое Лесино состояние.

7 июля сестра Ольга из Лоцманской Каменки отвечает матери в Кутаиси.

Начало июля. Леся диктует матери конспект своей поэмы, которую обещала написать для сборника «Арго».

10 июля Лесю перевозят из Кутаиси в Сурам.

11 июля сестра Изидора пишет Ольге уже из Сурама, с дачи Попова, поздравляя Ольгу с именинами. Леся сделала на открытке приписку: «Целую. Леся». Это она вывела последний раз в своей жизни…

13 июля утром мать написала из Сурама Ольге, что положение Леси очень плохое, она боится сказать «безнадежное». В тот же день Изидора описывает Ольге очень тяжелое Лесино состояние.

16 июля мать телеграфирует в Екатеринослав о том, что надежда на Лесино выздоровление потеряна. Телеграмма не застает Ольгу дома, потому что она уже уехала на Кавказ.

17 июля Елена Пчелка извещает Ольгу, что Лесю кормят искусственно, потому что она ничего не может есть из-за тошноты. Леся очень ослабла, еле шепчет. Леся и мать не хотели, чтобы Ольга совершала утомительную поездку, но та была уже в пути.

17 июля Елена Пчелка отправляет в Екатеринослав телеграмму, чтобы Ольга не приезжала.

18 июля К. Квитка телеграфирует Ольге, чтобы она приехала.

19 июля мать Леси Украинки телеграфирует в украинскую редакцию газеты «Совет» в Киев: «Тяжко прибиті великим горем мати і інша родина посилають звістку на Україну, що 19-го іюля, вдосвіта, померла на Кавказі, в Сурамі, Леся Українка (Лариса Квітка, уроджена Косачівна). Поховають у Києві. Олена Пчілка».

26 июля Лесю похоронили на Байковом кладбище в Киеве между могилами отца и брата Михаила.

Несмотря на болезнь, Лариса Петровна стремилась по возможности вести жизнь здорового человека. Как только болезнь отступала, она охотно путешествовала, знакомилась с достопримечательностями стран, куда забрасывала судьба… Впечатления ложились на бумагу, создавая особый мир философских раздумий, прозрений, предвидений. Продолжался неустанный труд — переводы, уроки. Из-под пера великого поэта выходили новые стихи, драмы, критические статьи и очерки. Эта часть жизни оставалась как бы неподвластной житейским бедам. Именно творчество помогало жить. Но, конечно, бывали грустные периоды, когда надежда ускользала…

Тридцатилетнее мучительное сражение с болезнью отражает уровень медицинских знаний описываемого времени. Вспомним судьбы А. Чехова, С. Надсона, Ф. Кафки… список можно продолжать до бесконечности.

Как было и что изменилось в диагностике и лечении туберкулеза?

Устаревшее название туберкулеза — «чахотка», от слова «чахнуть». Так уходили больные… Туберкулез известен с глубокой древности. Сквозь тьму веков дошли сведения о том, что и в отдаленные времена заболевание считалось контагиозным, заразным. Еще в Вавилонском кодексе Хаммурапи с болеющим туберкулезом разрешался развод. За прошедшее столетие произошло несколько знаковых событий, изменивших представление о заболевании и возможностях лечения. Так, в 1819 году знаменитый французский врач Рене Лаэннек (1781–1826) придумал устройство, облегчающее выслушивание, — стетоскоп. Врачи смогли выслушивать легкие, сердце пациента, не прикасаясь ухом, что в некоторых случаях оказалось важным. Так, благодаря аускультации (выслушиванию) облегчилась ранняя диагностика туберкулеза, что давало надежду на ремиссию. Австрийский профессор Леопольд Ауэнбрюггер (1722–1809) в 1852 году впервые применил метод перкуссии, выстукивания, позволявший уловить разный звук в зависимости от плотности ткани. В 1882 итальянский ученый Карло Форланини (1847–1918) предложил для лечения легочного туберкулеза пневмоторакс. Форланини сделал то, что в 1822 году не удалось Джеймсу Карсону, впервые разработавшему методику введения воздуха в плевру для спадания каверны — полости в легком. В России этот метод успешно использовал профессор Московского университета Леонид Ефимович Голубинин (1858–1912). Начиная с 1891 года искусственный пневмоторакс применялся и в клинике профессора А. Остроумова (1845–1908). В то время отрабатывались критерии использования пневмоторакса, и, очевидно, метод применялся у ограниченного числа больных, не будучи еще широко распространенным. И тем не менее введение в лечебную практику пневмоторакса стало огромным достижением и спасло много жизней. Кавернозные формы туберкулеза стало возможным лечить, пусть и не всегда успешно. Но можно было пытаться лечить и побеждать!

Однако самым главным достижением, прорывом стало открытие в 1895 году Х-лучей, названных по имени открывшего их ученого рентгеновскими. С этого момента диагностика многих заболеваний, в частности туберкулеза разной локализации, стала на много порядков легче и надежнее. Произошла поистине смена вех!

Первые эффективные лечебные препараты появились в середине 40-х годов ХХ века: Зельман Ваксман — уроженец украинского местечка Прилуки, уехавший в 1910 году из Российской империи в США, открыл в 1943 году стрептомицин. Примерно в те же годы широко использовались новые препараты — паск и фтивазид. Это было только начало… В арсенале современной медицины, кроме огромного числа лекарственных средств, существенная роль принадлежит оперативным методам лечения. Никто не отменял, как в прежние годы, климатическое и санаторное лечение. Туберкулез по сей день считается серьезным заболеванием, требующим упорного лечения, но безнадежность отошла в прошлое.

Ще старість не прийшла, а все минуле

не раз мені стає перед очима,

і я дивлюсь так пильно, мов боюся,

що більш мені не прийдеться побачить

того садочка спогадів моїх.

(Из цикла «Невольницькi пiснi»)

О Лесе Украинке, ее творчестве написана не одна монография, ее пьесы с успехом идут на театральных сценах, созданы художественные фильмы. И это только начало.

Я коснусь некоторых произведений, в которых отразились медицинские темы. И здесь Леся Украинка проявила недюжинные знания в разных областях. В 1896 году Лариса Петровна приехала в гости к дяде, доктору А.П. Драгоманову, главному врачу санатория для психических больных, в поселок Творки под Варшавой. В повести «Мiсто смутку», написанной после пребывания в месте скорби, показательно все, включая эпиграф, отражающий философский вопрос, не решенный поныне: «Де та границя, що відділяє нормальне від ненормального» (Motto). Автор описывает встречи с пациентами, проходящими лечение в специализированном санатории, каждая из которых индивидуальна. Благожелательно, по-доброму относится писатель к больным, сострадает и сочувствует им. Долгие разговоры с дядей помогли Лесе многое понять и прочувствовать. Очень хорошо, практически профессионально описаны ею разные виды бреда. Привожу встречу с молодой женщиной — поэтессой: «Ось проходить передо мною молода поетеса з ясним хвилястим волоссям, з чудовими синіми очима, де так ясно блищать і зливаються в один промінь талан і божевілля, чарівні музикальні строфи ллються з її уст, так і віє од них гірським повітрям, гірською волею, раптом вони обриваються смутно-сатиричним жартом, повним божевільного юмору, і сміхом, похожим на плач! «Так завжди, — згадуються мені її слова, — поезія, поривання ins Blau, зраджені надії і… і нещасне кохання, а потім все кінчається тут, у добрім товаристві…» — і знову лунає сміх, а з ним єднається прикрим акомпанементом цинічний регіт підстаркуватої жінки з кокетливими жестами, їх обох заглушають гуки розбитого фортеп’яно, то грає божевільна композиторка, у неї лице подібне до візантійської ікони, очі дивляться поважно і суворо в одну точку, вона грає «Grande Polonaise»…

Затем описана мания величия у больной, считающей себя королевой, — одно из распространенных бредовых состояний: «Ось її величність королева ласкаво подає мені роблені власноручно квітки, їх багато лежить у неї на столі поруч з самодіяльною короною. «Се невеликий дарунок, але його робили королівські руки. Як підете туди, між мій народ, розкажіть, якою ви бачили його королеву, — тут її величність показала трагічним жестом на свої стоптані черевики і потерту сукню, — ось чого дочекалась наймилостивіша з королев від свого народу! Скажіть, що я не пам’ятаю зла, а тільки требую свого права».

И еще щемящее описание пациента — врача-психиатра: «А окрім того, я професор нової психіатрії… Поганий тепер сезон, спека, студенти не хотять займатись, але професорам так не можна, професор повинен двигати науку, — він дивився в просторінь і, здавалось, зовсім забув про мене, далі витяг з кишені чверточку паперу і олівця і почав щось писати у себе на коліні, шпарко, не одриваючись. Потім підвів голову, глянув угору і всміхнувся мені. — От і готово! — і чогось почервонів.

— Що ж се ви написали? — спитала я.

— Конспект лекції на завтра; от візьміть, коли хочете, ви ж, певне, теж студентка?.. Я вас прошу, не показуйте сього тутешнім лікарям — се такі обскуранти!

Mania erotica

Систематичний бред

Симптоми: Ідеалізація об’єкта кохання, платонічність, інтенсивність, безнадійність, безвихідність (прикл[ад] Я), при акт[ивній] формі — дикі напади, убійство і самоубійство. Форми: латеральна і експансивна.

Етіологія: Нерівні відносини серця до мозку. Мало досліджено (тут якісь невиразні ініціали та значки, либонь, цитати).

Ступінь розширення: Не так рідко, як думають вони (знов значки).

Ліки: Паліативи: Aqua Lethae, зміна місця, робота, autosuggestio. Способи радикальні: знам. Dr. Гейне радить Pulv. В. Schwarzi в виді моментальних компресів на груди і на голову. Можна теж Tinct., Op., Stroph., C. Cian. (ars., phosph. не рекомендується). В давні часи удавались до хірургії, напр., perforatio pectoris — устаріло. Результати: Beatitude neutralis. Краще залишити натуральній течії. (Ініціали, між ними знов Я).

Профілактика, прогноз: Все одно, не варт про се думати.

На сьому кінчалась записка».

Открытия Моргана — Вейсмана, роль наследственности в причинах развития многих заболеваний по понятным причинам волновали Ларису Петровну. Мы уже упоминали, что она не считала для себя возможным замужество и лишь через много лет решилась на брак… с человеком, как и она, болеющим туберкулезом. В разноплановом творчестве писателя особое место отведено переживаниям людей с нездоровой психикой. Во второй половине ХIХ — начале ХХ века было переосмыслено отношение к людям с нарушенной психикой, гуманизировалось отношение к пациентам в психиатрических отделениях. Великий французский врач, профессор Пинель (1745–1826), в частности, облегчил пребывание психических больных в профильных учреждениях, сняв с них «кандалы». Понятие нормы и патологии приобрело новое звучание, впрочем, продолжающее оставаться неоднозначным и дискутабельным.

С этой точки зрения появление драмы «Блакитна троянда» — всецело в духе времени. Кроме того, Лесю Украинку тревожили собственные раздумья и проблемы. Пьеса была написана в 1896 году, в 1898 году Леся перевела драму на русский язык. Автору 25 лет, 15 лет из которых она болеет и лечится. Один из глубинных мотивов пьесы — рассуждения о наследственности, допустимости или недопустимости из этических соображений супружеских отношений, появления потомства. У главной героини, Любочки, мать страдала психическим расстройством. И это довлеет над дочерью. «Ні, справді, чому про душевну слабість не можна говорити без того, щоб не вийшло ніяково? Так, наче се щось ганебне! Ні, се не ганебно, се тільки дуже, дуже сумно для родини… О, той, кому загрожує ся страшна хвороба, не повинен би дружитись, се просто злочин… діти таких слабих? Не тільки можуть, а навіть повинні думати про се…»

И далее она прямо ссылается на законы наследственности: «Закон причинності, спадковість, виродження — от наші нові боги… Ніж доходить на лютім, повільнім вогні, краще блиснути враз і згоріти». Доктор пытается снизить накал страстей: «Як станемо розбирати, в кого яка мати, та дід, та баба, то половину людей прийдеться хіба в ченці постригти. Знаю я таких, що, здається, всі ворони кракали на їх шлюб, а вони собі живуть любесенько, дарма що у Крафт-Ебінга та Вейсмана благословенія не просили». Упоминание Крафт-Эбинга и Вейсмана подчеркивает не только образованность писателя, но и глубокое знакомство с современными биологическими открытиями.

Страдания дочери пробуждали у матери, Ольги Косач-Драгомановой, сложные, противоречивые чувства, выраженные в письме Ивану Франко, опубликованном И. Денисюк и Т. Скрипкой в «Дворянском гнезде Косачей»: «…по-моєму, невелику прислугу роблять надто недолугим дiтям, коли, так сказавши, силою затримують їх при життi… дивлячись на Лесю, не раз, не два винуватила себе, що виратувала iї, коли вона дуже слабувала на першому роцi життя… Чи ж не смерть була б кращою долею…» По мнению Оксаны Забужко (2007), письмо свидетельствует о жестком отношении матери к больной дочери. Так ли это? Или это нестерпимая боль, невозможность наблюдать нескончаемые страдания? Я склоняюсь к последнему. Между тем ответ содержится в письме Леси Кримскому от 27.10.1911 г.: «Зрештою, життя моє не було убогим, і сором було б мені плакатись на нього». С этим утверждением нельзя не согласиться.

Самое поразительное в аспекте нашей тематики выражено в фантастической драме «Осенняя сказка». Еще в 1905 году Леся Украинка предсказывала… карательную медицину!

Король тут хоче збудувать шпиталь,

щоб всіх людей загодити, а разом

шпиталь той буде й за тюрму

служити.

Тюрма для божевільних! Добра штучка!

Се вигадав один учений лікар

і написав про те грубезну книгу,

а наш король йому дав надгороду

і вже тепер новий наказ готує,

кого вважати треба божевільним,

хто має право на «шпиталь довічний».

Поистине трагическое, но гениальное предвидение!

Маленькая больная женщина не только превозмогла отпущенные судьбой беды, но и стала великим писателем ХХ века!