Газета «Новости медицины и фармации» 6 (575) 2016
Вернуться к номеру
Слово о способе учить и учиться медицине практической или деятельному врачебному искусству при постелях больных
Разделы: История медицины
Версия для печати
Статья опубликована на с. 23 (Мир)
«К вам обращаю речь мою, юные воспитанники врачебной науки! Цветите и спейте здесь; отверзите ум и сердце ваше к восприятию благотворной росы в поучениях мудрых наставников ваших!
Как благоразумный земледелец, обрабатывающий ниву свою, смотрит на три вещи: первое, на почву земли, исследуя ее свойства; второе, на время года, ненастье, ветры, на заходящее солнце и на изменения луны; третье, на самые семена добрые или худые, и сообразно тому учреждает все предпринимаемые им хлебопашеские работы, так равно и искусный врач смотрит на три вещи: первое, на свойство больного; второе, на действие причин болезненных, находящихся в природе; третье, на самую болезнь, и по сим трем отношениям учреждает свои врачебные действия.
Пойдем со мною, любезные юноши, во глубину врачебной науки! Но прежде, нежели я приступлю к исследованию сих трех отношений, на коих основывается лечение, предварительно скажу вам, что простонародные лечебники учат лечить каждую болезнь по ее только имени; что умозрительная о болезнях наука, патология, учит отнимать причины болезни; что опытная врачебная наука, терапия, учит основательному лечению самой болезни, а врачебное искусство, практика или клиника, учит лечить собственно самого больного. По теории и по книгам почти все болезни исцеляются, а на практике и в больницах много больных умирает. Книжное лечение болезней легко, а деятельное лечение больных трудно. Иное наука, иное искусство; иное знать, иное уметь.
Итак, в простоте сердца примите важный совет учителя вашего, который не имеет других упражнений, кроме врачевания и учения. Мои печали и радости суть попеременно больные и вы, вы и больные. Я намерен сообщить вам новую истину, которой многие не поверят и которую, может быть, немногие из вас постигнут. Поверьте ж, что врачевание не состоит ни в лечении болезни, ни в лечении причин. Так в чем же оно состоит? — спросите вы меня с удивлением. Я скажу вам кратко и ясно: врачевание состоит в лечении самого больного. Вот нам вся тайна моего искусства, каково оно ни есть! Вот весь плод двадцатипятилетних трудов моих при постелях больных!
Предвижу, что многие ученые люди восстанут противу меня на брань, будут стараться изобличить меня как бы в грубой ошибке и может быть преклонят вас на свою сторону, но и тогда со смирением буду говорить им, что и они содержат истину, но в неправде. Вам же, друзья мои, я еще чаще и громче буду всегда повторять одно и то же, что не должно лечить болезни по одному только ее имени; не должно лечить и самой болезни, для которой часто и названия не находим; не должно лечить и причин болезни, которые часто ни нам, ни больному, ни окружающим его неизвестны; ибо давно уже удалились от больного, или не могут быть от него устранены; а должно лечить самого больного, его состав, его органы, его силы. Еще повторяю: вот вам вся тайна моего лечения, которую приношу вам в дар, предоставляя вам на произвол, следовать ли сему моему учению, или нет. Как зодчий рассматривает весь дом, чтоб прочно починить оный; как земледелец исследует почву земли для благопотребного возделания и удобрения, так точно и врач при лечении болезни первою должностью поставляет рассмотреть больного и вникнуть во все его существо для восстановления его здравия, то есть для укрепления тех частей, которые расслабли; для ослабления тех, кои к своему вреду избыточествуют силами; либо для очищения органов и растворения огустевших соков.
Вторая должность врача есть вникнуть в причины болезней и искать их вне больного. Счастлив тот, кто нашел корень болезни! Счастлив тот, кто приобрел навык познавать истинные причины вещей! Но сии воскликновения суетны; ибо в глубоких кладезях, или на стремнистых высотах часто сокрываются вины болезней наших от мысленных очей врача. Сколь ни трудно, а искать их должно потому, что они воздействовали на тело здоровое и сделали его больным.
Сии причины болезней суть естественны всякому человеку, но в науке нашей называются неестественными, может быть потому, что люди, водимые страстьми и похотьми, искажают и самый чин естества, как то: гладом и объядением, пьянством и леностью, не трудами рук, но работою ног, то есть неподобною пляскою; дневным сном, полунощными пиршествами, напряжением ума, легким одеянием зимою, зноем полудня, хладом полунощи и душевными возмущениями: гневом и злобою, завистью и честолюбием, роскошью либо скупостью, ревностью или отчаянием и всякими печалями житейскими, в мрачном житии нашего нощи попеременно преходящими. Поднебесные влияния, солнцестояния, изменения луны, испарения на суше и на водах, нападения повальных болезней, времена года и непогоды, заразы, оспа, любострастие — конца не будет, ежели говорить о всех болезнетворных причинах, действующих на бренную плоть нашу. Еще раз и громко повторю: сколь ни трудно, однако же должно врачу, по крайней мере, стремиться к изысканию причины болезни у постели больного; и хотя бы больной, по неведению истинной причины своей болезни, говорил, что занемог с ветру, с глазу, с призору, с порчи, с переполоху, надобно заставить и больного и престоящих искать действительной причины болезни и в теле и вне тела. Но пойдем далее.
Третья должность врача есть познание самой болезни. Как от плодов познается древо, так из существенных припадков познается болезнь. Каждая болезнь, как некое существо живое, имеет свою особенную породу и вид, говорит о себе в переменах, показывает себя в поприщах, являет силу свою в возмущениях. Врач чем чаще ее видит, чем продолжительнее с нею беседует, чем внимательнее смотрит на ее мановения, иногда поблажая ее своевольству, а в другую пору укрощая свирепство ее браздами и ранами, тем короче познакомится с сею враждебною гостьею, занимающею дом больного, которая ежели усилится, то выживет из дому самого хозяина. Чтобы узнать болезнь подробно, нужно врачу допросить больного: когда болезнь его посетила в первый раз; в каких частях тела показала первые ему утеснения; вдруг ли напала как сильный неприятель, или приходила, яко тать в нощи? Где первее показала свое насилие: в крови ли, в пасоке, в чувственных жилах, в орудиях пищеварения, или в оболочках, одевающих тело снаружи и снутри и проч.? Какие с того времени ежедневные происходили перемены, и какие употреблены врачевания, с пользою или со вредом?
Наконец, должно исследовать настоящее положение болезни в больном; искать, где она избрала себе ложе: и для сего нужно врачу пробежать все части тела больного, начиная с головы до ног, а именно: первее всего надобно уловить наружный вид больного и положение его тела, а потом исследовать действия душевные, зависящие от мозга: состояние ума, тоску, сон; вглядеться в лицо его, глаза, лоб, щеки, рот и нос, на коих часто как на картине печатлеется и даже живописуется образ болезни. Надобно смотреть и осязать язык, как вывеску желудка; спросить о позыве к пище и питию, и к каким именно; внимать звуку голоса и силе ответов; видеть и слышать дыхание груди его и вычислить соразмерность биения сердца и жил с дыханием; примениться к разному звуку кашля грудного, желудочного, простудного, воспалительного; надобно уметь осязать живот, все его внутренности и сопредельные ему части; исследовать состояние рук и ног, их силу и крепость, худобу и полноту, и по оным судить о силах жизненных; обратить внимание на кожу, сухость ее и влажность, теплоту и холод, цвет и сыпи; видеть и исследовать все извержения, кровь, мокроты, желчь и проч. Из всех явлений, коих сотую только долю показал я здесь и кои ты увидишь, услышишь и осяжешь при постеле больного, из всех сих явлений, говорю я, должен ты помощию разума извлечать заключение о вещах сокровенных, коих наружные чувства не постигают; постигает же чувство внутреннее, то есть разум, просвещенный наукою и опытностью.
Теперь ты испытал болезнь и знаешь больного; но ведай, что и больной испытал тебя и знает, каков ты. Из сего ты заключить можешь, какое нужно терпение, благоразумие и напряжение ума при постели больного, дабы выиграть всю его доверенность и любовь к себе, а сие для врача всего важнее. Окончив, таким образом, троякое испытание больного, болезненных причин и самые болезни, нельзя всего сказанного вверить одной своей памяти; и не довольно того, чтоб только записать все, но все должно записать на своих местах, дабы в описании твоем, как на некоем чертеже, одним взглядом по следам опустошений можно было видеть завоевание, сделанное болезнью. По сему плану, тобою начертанному, ты будешь судить о внутреннем свойстве болезни, о наружном ее виде, о ее ходе, быстроте или медленности, о силе и нападениях ее; узнаешь, какую с ней вести войну, наступательную или оборонительную, то есть положительно, или отрицательно, или медленно, и, выжидая, действовать должно.
Кому еще уподоблю больного? Больного можно уподобить кораблю, болезнию, яко волнами моря несомому. Врач есть кормчий; магнитная стрелка, обращающаяся к Полярной звезде, есть натура болезни, переменяющаяся от поворотов; ветры суть вид ее; местопребывание корабля — поприще болезни; груз его есть ее тяжесть; мачты — жизненные силы; верви — нервы; якорь — надежда; подводные камни — опасности; парусы — лечение; выздоровление — желанное пристанище; кораблекрушение — смерть; а морская карта есть сокращенная наука познания и определения болезни, о чем теперь говорю. Во всю жизнь мою волнуюсь в сем житейском море, болезньми воздвизаемом, претерпев многие опасности и кораблекрушения вместе с больными.
И выше говорено было, и здесь в своем месте надобно повторить, что вовсе невозможно одной памяти вверять хода болезни, в разных ее поприщах и днях, лечения оной и предвидения об ее исходе. Надобно написать все, написать в порядке, писать ежедневно, и ежедневно поверять ход болезни с лечением, а лечение с предвидением. Сие то и составляет историю болезни или клиническую записку каждого больного. Не нахожу достаточных слов, не нахожу довольного красноречия к выражению всей пользы, происходящей от сего легкого и ежедневного при постели больных упражнения, в коем одном состоит все счастие врача и все его преуспеяние во врачебном искусстве. По клинической записке, без всякого труда, увидишь правильность твоего лечения. По ней, как по показателю, видишь равновесие между лечением и болезнью, между силою лекарства и силами больного.
В сей клинической книге найдешь сегодня все то, что было с больным вчера; в сем архиве будешь читать как случившееся вчера, то, что было с больным за неделю; за месяц, за год и за десять лет. Как в зеркале увидишь все прошедшие болезни, все причины оных, всю натуру больного, все его особенности; все, что он любит и чего отвращается; все, что было ему полезно, и что вредно. К сим занятиям я должен заблаговременно приучать вас, любезные юноши, чтоб вы соделались учениками Гиппократа. Что принесло несказанную пользу мне, то принесет таковую же и вам. Не в хвалу себе (от коей, кроме вреда, пользы нет), но для подражания вашего, я не обинуяся скажу вам, что кроме больничных клинических книг, писанных моими учениками, имею истории болезней всех моих больных. Все написаны моею рукою, писаны не дома, но при самых постелях больных. Число одних фамилий простирается за тысячу. В одной фамилии бывает много больных, и один больной бывает много раз болен. Сей архив расположен азбучным порядком; для каждой буквы назначена особенная книга, в которой в одну минуту можно найти описание болезней каждого и все рецепты. Сие сокровище для меня дороже всей моей библиотеки. Печатанные книги везде можно найти, а историй болезней нигде. В 1812 году все книги, составлявшие мое богатство и ученую роскошь, оставались здесь на расхищение неприятелю; но сей архив везде был со мною; ибо от больных приобретаются книги и целые библиотеки; от больных богаты врачи; на пользу больных должны они взаимно посвящать все избытки и труды свои.
Рассмотрим же вкратце, как должно писать истории болезней, дабы от оных иметь всю пользу для себя и для больных и дабы заслужить похвалу от просвещенных и опытных врачей; ибо таковыми описаниями молодой врач на врачебных советах выигрывает доверенность старых врачей, заслуживает их похвалу в присутствии самого больного и тем утверждает славу свою прочным образом в обществе. Таковые описания отправляет он с больными, отъезжающими для лечения в российские столицы и в чужие края. Истории болезней должно писать точно таким порядком, каковой я изложил в испытании больного, в определении болезни и в способе лечения. Вначале описывается самый больной. Его возраст, сложение, соразмерность частей, образ жизни, состояние, наследственные болезни, болезни прошедшие и пр. составляют предрасположение к болезни, первый и внутренний предмет больного. Второй и наружный предмет есть изыскание причин, воздействовавших на тело и на душу больного. Сии причины сказывает либо сам больной, например, о простуде, о бане, либо врач изведывает оные, вопрошая больного, например, о пище, питье, жилище, трудах, либо врач вопрошает сам себя о воздушных переменах, о свирепствующих повальных и заразительных болезнях; потому что больной часто не имеет о них никакого понятия. Третий предмет, происшедший из соединения двух первых, есть самая болезнь, изыскание перемен и припадков ее от начала до конца, и исследование настоящего состояния больного, с головы до ног. Сии три предмета извлекаются из испытания или экзамена больного. Четвертый предмет во врачебной истории есть определение болезни по ее натуре, виду, поприщу и величине и основывается на сем же испытании больного. Из сих четырех происходит пятый предмет, то есть лечение больного. Он состоит в трех предписаниях: в назначении пищи и пития, внутренних лекарств и наружных средств. Все сии предписания должны стремиться к одной цели. Шестой и последний предмет в истории болезни есть предвидение исхода болезни. Оно основывается на выше сказанных пяти предметах, то есть на познании больного, на изыскании причин, на ходе болезни, на определении натуры и формы оной и на успешном либо безуспешном ее лечении. Исход болезни есть троякий: в жизнь, в смерть и в другую болезнь».