Газета «Новости медицины и фармации» №13 (706), 2019

Все показывает, что Константинополь пал в действительности не от руки мусульман-турок, а оттого, что в нем почти все было мертво, безжизненно. Явились вороны, потому что Византия представляла собой труп. Византия пала потому же, почему и человек в возрасте 70–80 лет умирает, истощившись умственно и физически.

Лебедев А.П. (1845–1908),

профессор Московской духовной академии

 

Византийская империя, ставшая преемницей великой Римской державы и просуществовавшая более тысячи лет (395–1453 гг.), оказала, а через свое духовное наследие и продолжает оказывать огромное влияние на развитие всей европейской цивилизации, и особенно стран Восточной Европы, находившихся долгое время под ее политическим и духовным влиянием [5, 15, 31, 55]. Причем это влияние было всесторонним, затрагивая принципы как государственного устройства, взаимоотношений религии и государства, так и социальных институтов, особенности развития экономики, культуры и искусства, а также медицины [16, 34, 43]. Изучение истории Византии как таковой и ее отдельных разделов, в частности истории развития в ней медицины, в основном было всегда подчинено идеологическим воззрениям на саму Византию. Так, в дореволюционной историографии Византийская империя рассматривалась в основном как символ якобы христианской вселенской монархии, как пример достойного единения церкви и государства, оплот веры и культуры, страна с прекрасно развитой системой здравоохранения, доступной каждому из ее жителей и основанной на принципах науки, соединенных с евангельской любовью к ближнему (кстати, похожая трактовка отмечается и в некоторых последних работах) [25, 54]. Поэтому практически все, связанное с ее историей, в том числе с историей медицины, рисовалось в величественных полотнах. В историографии советского периода был осуществлен глубокий анализ экономического развития и особенностей социальных отношений в Византийской империи, но при этом роль и значение в развитии медицины религиозных или философских воззрений либо отрицались вовсе, либо упоминались вскользь, либо умалчивались в угоду господствовавшей тогда идеологии [14, 18–20, 35, 53, 54]. Поэтому только проведение комплексного анализа, учитывающего роль как государственной религии, религиозного состояния византийского общества, так и его социально-экономических отношений, поможет раскрыть, выделить и обосновать основные особенности истории развития медицины в Византийской империи.

Цель исследования: изучить особенности формирования, состояния и развития медицины в Византийской империи с учетом социально-экономических отношений и религиозных воззрений.

Поэтому перед тем как перейти непосредственно к анализу особенностей истории медицины в Византии, мы проанализируем и выделим основные моменты социально-экономического и религиозного состояния Византийской империи.

Безусловно, в рамках статьи невозможно всесторонне рассмотреть все особенности социально-экономического портрета империи, существовавшей тысячу лет, но это и не является нашей задачей. Мы хотим лишь представить и проанализировать наиболее важные вехи, по сути, определяющие социально-экономическое состояние Византии.

Тотальное казнокрадство и взяточничество

С проблемами казнокрадства и взяточничества сталкивалось любое государство на протяжении своей истории, но нигде эти явления не были поставлены на государственный уровень, как это было в Византии, нигде они не пронизали сверху донизу всю систему имперского правления. Взяточничество в Византии превратилось, по сути, в одну из форм государственных налогов. Ни одно дело, ни одно продвижение по службе, ни одно решение, ни один праздник не обходились без взятки. Существовали определенные таксы, которые византийские чиновники различного уровня должны были давать вышестоящим и, соответственно, для того чтобы иметь, что давать, нещадно брали с нижестоящих. «Правители, в руках которых сосредотачивалось распоряжение государственной казной, не только не заботились об экономии, но придумывали новые государственные расходы, чтобы через это их собственной мешок, вчера пустой и тощий, сегодня наполнить и битком набить. Сборщики денег, заведовавшие взиманием податей, являлись первыми казнокрадами. Они доставляли в царскую казну самую малую часть сбора, а большую часть присваивали себе» [28, с. 79-80]. Огромные доходы империи таяли в карманах чиновников, ведущих роскошную жизнь и нисколько не заинтересованных в процветании экономики страны, которая жила лишь за счет богатых пахотных земель, природных богатств, торговли с иностранцами, предоставляя им свои порты и территорию для прохождения караванов. Поразительно, но даже тогда, когда стала катастрофически сокращаться территория империи, а вместе с этим — и ее природные ресурсы и богатства, никаких реальных экономических преобразований или хотя бы искренних попыток их провести не предпринималось [18, с. 94-95].

Огромный бюрократический аппарат

В Византийской империи был создан самый большой бюрократический аппарат за всю историю человечества (которому разве что не уступал подобный аппарат в царской России, перенятый, кстати, фактически из Византии) [15, с. 339]. В Византии были созданы первые так называемые табели о рангах, то есть перечни рангов (санов) империи. Так, табель о рангах X века насчитывала семь классов, каждый из которых имел свои подклассы: 1) вне классов: патриарх Константинополя, кесарь, новелисим, василеопатор, зоста пшприкия (высший женский титул), ректор, синкелл, архиепископ Болгарии; 2) I класс: анфипаты, патрикии, протоспафарии, дисипаты; 3) II класс: спафарокандидаты; 4) III класс: спафарии; 5) IV класс: ипаты, страторы, кандидаты, мандаторы, веститоры, сипенциарии, апоэпархи. В табели о рангах ХIV–ХV веков была еще более усложненная иерархическая лестница, в которой в порядке убывания выделялись следующие ранги (титулы, саны): деспот, севастократор, кесарь, великий доместик, протовестиарий, паниперсеваст, мегадука, протостратор, великий логофет, доместикий, великий стратопедарх, великий примикрий, великий коноставл, протосеваст, пинкерн, куропалат, паракимомен печати, паракимомен китона, доместик стола и т.д. При таком разветвленном бюрократическом аппарате решение любого вопроса, начиная от общегосударственного и заканчивая прошением отдельно взятого человека, часто растягивалось на долгие месяцы и годы, перекладываясь с одного стола на другой, и при этом каждый сановник брал взятки на своем уровне, часто даже и не пытаясь вникнуть в суть дела [50, т. 1, с. 244]. Найти, что называется, правду в Византийской империи было практически невозможно. В среде византийского чиновничества процветало местничество [18, с. 120]. С другой стороны, эта разветвленная бюрократическая система лишала чиновников инициативы, а также возможности самостоятельно принимать даже мало-мальские решения, требуя их согласования с вышестоящими структурами. Таким образом, порочный круг замыкался, управление империей становилось крайне неэффективным и разлагающим из-за созданной ею же бюрократической системы.

Обнищание общества

Вследствие, с одной стороны, неразумно проводимой экономической политики, основывающейся на непомерных государственных налогах, взяточничестве, ставшем неотъемлемой частью имперской бюрократии и приводившем к массовому разорению как крестьян, так и жителей города, а с другой — отсутствия облагораживающего влияния на общество церкви, которая фактически лишь нещадно обирала граждан, суля за это награду на том свете, а также крайне низкой грамотности в Византии «образовался значительный класс пролетариата, который не пропускал ни одного общественного беспорядка, чтобы под шумок не разорить сколько возможно большее число своих сограждан» [28, c. 80]. Этот огромный класс формировал нищих, разбойников, бродяг, которыми буквально кишели города Византии [18, с. 110].

Рабовладение

В Византийской империи дольше всего в Европе просуществовало рабство. И если в Западной Европе после крушения в 476 году Западной Римской империи институт рабства начинает отмирать, уйдя вскоре в небытие, то в Византии рабовладельческие отношения существуют до XI века. Более того, в так называемой христианнейшей империи на государственном уровне и при полной поддержке церкви были приняты римские рабовладельческие законы [18, с. 84-85]. История Византии полна диких примеров страшного обращения с рабами [50, с. 250]. Вельможи империи владели тысячами рабов, которых в угоду себе всячески мордовали, заставляли исполнять любые свои похотливые фантазии и просто для развлечения морили голодом и выпускали на мороз раздетыми [18, с. 84]. Но даже с отмиранием рабовладения в Византии пришедшие ему на смену феодальные отношения по своей сути и по отношению к человеку и его правам мало отличались от рабовладельческих. При этом в отличие от западной формы феодализма византийского феодала жестко контролировал имперский аппарат, правда, с единственной целью — взяточничества.

Судопроизводство: взятки и пытки

Даже по жестоким средневековым меркам то, что творилось в системе судопроизводства в империи, именующей себя христианской, трудно себе представить. Во-первых, суды в Византии были платными, и в них открыто процветало взяточничество [50, т. 1, с. 244]. «Широко распространенное в Византии взяточничество превращало судей, как правило, в послушное орудие вельмож. Взяточничество византийских судей облегчалось тем обстоятельством, что суд был здесь платным, и лица, обращавшиеся в суд, должны были платить судьям специальные взносы, размеры которых были установлены законом, но на практике легко могли быть превышены» [18, с. 123]. Во-вторых, весьма широко практиковалось доносительство, которое хотя внешне и осуждалось, на деле же всецело поддерживалось властью, извлекавшей из него колоссальные доходы. «Правящая власть так или иначе успевала извлечь выгоду для себя из любого доноса. Случалось, она пользовалась и клеветой, чтобы захватывать имущество как живых, так и мертвых от имени царского дома. Именно поэтому византийское законодательство предусматривало основу для постоянного привлечения в фиск имущества осужденных, то есть это был легальный процесс, на интенсивность которого не могла влиять экономическая или финансовая ситуация в стране» [55, т. 2, с. 55]. В поздней Византии доносительство увеличилось еще более [55, т. 2, с. 56]. Все это порождало в обществе атмосферу тотального страха. «Страх перед вездесущей властью и ее слугами закрадывался в душу простого ромея-обывателя с самого детства и заставлял повиноваться не задумываясь. Можно сказать, что византийское общество было воспитано властью в великом неуважении к собственному мнению… Безусловно, это порождало безынициативность, страх «высовываться» [55, т. 2, с. 54-55]. В-третьих, «в судопроизводстве Византии широко применялись пытки, и во время допроса обвиняемых избивали свежими каштановыми прутьями и бичами, связывали ноги и волочили по земле. Преступников заключали в тюрьму, где было темно и душно, где приходилось сидеть и есть на полу, мерзнуть и голодать; еще чаще в качестве меры наказания применялась продажа в рабство, отправка в рудники или в государственные мастерские, бичевание, членовредительство (ослепление, отсечение носа, руки или языка), острижение головы, ссылка в монастырь и административная высылка. Смертная казнь осуществлялась через сожжение или мучительным способом, когда преступника пригвождали к деревянному столбу, обрекая на медленную смерть» [18, с. 122]. «Жестокость была одним из любимейших удовольствий населения. Сцены публичных пыток, глумления над преступниками радовали, были приятны народу. Трудно отрицать тот факт, что ромеям в своем большинстве нравилось наблюдать за казнями» [55, т. 2, с. 58]. Для показательных казней использовали печь в форме быка из бронзы, которая находилась на столичной площади Тавра [55, т. 2, с. 59].

Отсутствие уважения к закону

Исследуя социальные особенности византийского общества, мы можем четко наблюдать отсутствие в нем, причем на протяжении всей истории Византии, хотя бы элементарного уважения к законности и порядку. «Немного было у византийцев и тех качеств, которыми условливается крепость государственных порядков и благоденствие государства. Византийцы не могут похвалиться ни преданностью верховной власти, ни самоотвержением. Склонность к мятежам, как известно, составляла характеристическую черту византийцев» [28, c. 81].

Частые гражданские войны и смуты

Те или иные социальные потрясения, революции, мятежи характерны для истории любого народа, но при рассмотрении истории Византии нам трудно найти даже несколько лет подряд, спокойных в социальном плане. Постоянные мятежи, восстания как в столице, так и в провинциях потрясали империю практически каждый год. Восхождение на престол практически каждого императора Византии сопровождалось или смутой, или мятежом, или переворотом, а в очень-очень частых случаях — и вовсе затяжной гражданской войной [28, с. 82].

Распад института семьи

«Добродетели, основывающиеся на обязанностях человека и христианина к самому себе и служащие опорой семейного или домашнего благополучия, не слишком процветали среди христиан византийского государства» [50, т. 1, с. 245]. При этом правительство империи не предпринимало никаких даже усилий к ограничению этого рассадника порока [50, т. 1, с. 245]. «При этом всю ответственность за расшатанность нравов несла одна женщина, а мужчина не разделял этой ответственности. С женщиной, если она была замужем и нарушала верность или даже подозревалась в нарушении верности, но отпиралась, нимало не раздумывая, поступали жестоко: ее принуждали испытать на себе то, что тогда называлось «судом Божиим» [28, c. 74]. Последний требовал от женщины взять в руки и удерживать в них докрасна раскаленный металл, и только если она это осуществляла, то объявлялась невиновной. Тех же, кому это не удавалось, а такими при подобном «суде» оказывались все, ждало в лучшем случае заточение в тюрьму.

Пьянство и мат

«Трезвость тоже не принадлежала к числу добродетелей византийцев. Сложилась даже пословица: «В Византию кто ни приедет, будет пьян, там по целым ночам пьянствуют» [28, с. 75]. «С нравственной развращенностью у византийцев соединялись грубость и жестокосердие. Люди высокопоставленные, занимавшие почетные места на гражданской и военной службе, позволяли себе браниться в таких выражениях, которые неприличными кажутся и для простонародья, и от ругани переходить к кулачной расправе» [50, т. 1, с. 248].

Примечательно, что «за несколько месяцев до последней, роковой осады Константинополь посетил венецианец-врач Николо Барбаро, который оставил в своем подробном дневнике мнение о главных причинах упадка некогда великой Империи — причинах, которые вызрели, разумеется, задолго до трагического конца. Он отметил крайне иерархиезированный, разветвленный и, главное, безынициативный, раздутый не по средствам чиновный аппарат, жесткое разделение общества на богатых и бедных при явном превалировании последних, судебную тягомотину и невозможность добиться справедливости в погрязших во взятках судах, невнимание к укреплению собственной армии и флота, наконец, пренебрежение столицы нуждами провинции» [55, т. 1, с. 705-706].

Сегодня, спустя века после падения Византии, она представляется в умах многих людей как символ христианской чистоты и подвижничества. Безусловно, история знает имена выдающихся служителей церкви, бескорыстно служивших своим ближним и проповедовавших вечные принципы добра и мира. Но если мы будем исследовать в целом духовное состояние византийского общества и церкви, то ситуация будет диаметрально противоположной. При этом исследовании религиозного состояния византийского общества и церкви мы можем выделить несколько ключевых моментов, характерных для всей истории Византии.

Суеверия

В религиозном состоянии византийского общества можно найти много своеобразного, странного и суеверного. В византийцах мы видим людей, у которых чистые и светлые религиозные идеи были смешаны с представлениями, противоречащими этим идеям. Религиозное самосознание византийцев стояло на невысокой ступени развития [28, с. 85-89]. Эти многочисленнейшие суеверия мы можем разделить на несколько групп.

Гадания

Волшебники играли огромную роль в среде византийского общества [50, т. 1, с. 252-253]. Более того, византийские императоры, вельможи и простой люд постоянно прибегали к колдунам, которые гадали по воде и не скрывали того, что ответы на воде будет писать злой дух [50, т. 1, с. 252, 254]. Это был откровенный сатанизм и магия [50, т. 1, с. 252]. «Еще одной своеобразной стороной «гражданской веры» являлось увлечение ромеев, причем из всех слоев общества, мантикой — гаданиями по частям тела, на ячмене, по полету и крику птиц, особенно орлов, ворон, сов, петухов, и толкованием примет, епискепсисов — знамений, предзнаменований. К примеру, карканье ворона устойчиво воспринималось верующими ромеями как предвестье несчастья или даже смерти… В гадательном плане рассматривались даже такие явления в теле человека, как зуд в руках, чиханье, дрожь глаз и ушей. Отсюда становится понятным, почему василевс Лев VI Мудрый (886–912) советовал стратигу немедленно успокаивать стратиотов, если кто-либо чихнул во время построения» [55, т. 2, с. 87].

Примечательно, что сама Византийская церковь, внешне выступая против магии, сама часто прибегала к ее помощи. «К примеру, в ходе судебных процессов прибегали к испытаниям Евхаристией для доказательства Православия испытуемого, а случалось, чтобы уличить преступника, использовали и откровенно колдовские средства. К примеру, подозреваемому в воровстве в суде давали есть ломоть освященного хлеба или заставляли смотреть, не моргая, на магическое око, нарисованное на стене. И в зависимости от нормальности или ненормальности поведения подсудимого принимали решение, виновен тот или нет» [55, т. 2, с. 93].

Гадания по Библии

Одним из излюбленных видов гадания было гадание по Библии, что еще раз хорошо иллюстрирует синкретический характер византийского христианства, в котором языческие и христианские верования полностью переплелись. «Большую, опять-таки мистическую, гадательную роль играли числа. Считалось, что четные числа — мужские, а нечетные — женские. Так, четное или нечетное количество зерен ячменя, взятых в горсть, предсказывало положительный или отрицательный результат в том деле, о котором гадали, как и встреча или не встреча таких зерен, помещенных напротив в сосуде с водой. Самым простым способом получить пророчество для умеющего читать являлось чтение и соответствующее толкование отрывка Библии или другой книги, взятого наугад. Достаточно было выбрать число от единицы до 38 и обратиться к соответствующему отрывку из Библии. А дальше — толкуй его, как можешь» [55, т. 2, с. 94].

Толкование снов

Толкование снов было крайне распространено в империи, охватывая все без исключения слои населения [50, т. 1, с. 252]. «Кроме того, византийцы верили, что будущее можно узнать и с помощью вещего сна. Онейрокритика — толкование снов, символов сна играло большую роль в византийской жизни. Ни один психоаналитик никогда не рылся в снах и видениях с такой настойчивостью, как это делали византийские монахи. До нас дошли многочисленные византийские сочинения о сновидениях, среди которых выделяются философские трактаты о природе снов и сновидений, и сонники, представляющие собой, по сути, практические руководства для толкования снов и предсказания будущего. Даже василевс, отправляясь в поход, обязательно брал с собой книги по толкованию снов» [55, т. 2, с. 95-96].

Вера в силу примет

«По тому, как зажарилась лопатка ягненка, тоже судили о жизни и смерти, войне и мире. По ладони руки предсказывали судьбу человека, то есть занимались хиромантией» [55, т. 2, с. 96].

Астрология

Астрология и гороскопы были весьма популярны [55, т. 2, с. 91]. Император Андроник Второй (1282–1328) сверял свои действия по гадательным книгам [55, т. 2, с. 91]. Бронтологии — книги, содержащие предсказания по звездам и природным явлениям [55, т. 2, с. 91].

Обрядовость

Анализируя особенности храмового служения, принятого в Византии, требования к пастве, труды церковных писателей того времени, работы средневековых византийских историков, свидетельства иностранцев, мы видим, что на первом плане в религиозной жизни Византии наравне с суевериями стояла обрядовость [10, 12, 48]. Византийца волновали не сам смысл совершаемого служения, не его значение, а в первую очередь — правильно выполненный во время этого служения обряд. Оставаясь крайне малообразованным, византийское общество не понимало всех символов литургии, совершаемой при том или ином празднестве или служении, равно как и духовное значение самих празднеств, но зато хорошо знало, сколько раз надо произнести одну и ту же молитву, сколько раз совершить коленопреклонение, пред каким ликом зажечь свечи и пр. [12, 48, 58].

Богослужение как театр

«Первоначально в Древней Церкви богослужение не имело определенной установленной формы и структуры. Оно состояло из чтения Священного Писания, как Ветхого, так и Нового Завета, поучения и живой проповеди» [55, т. 2, с. 155-156]. Однако по мере распространения языческих верований Библия изучалась все меньше и меньше, дабы у простых людей не возникало ненужных вопросов. «Уже к IX в. можно говорить об окончании формирования в Ромейском царстве своеобразного «религиозного театра», который по кирпичику, по деталям складывался в течение предыдущих трех столетий. Священники заимствовали основные актерские приемы — жесты, мимику, манеру говорить. Божественная литургия была построена на контрастном чередовании молитв, псалмодий, что создавало особенно сильное эмоциональное впечатление. Кроме того, варьировалась и сила голоса священнослужителей» [55, т. 2, с. 178]. «На обрядность церкви смотрели как на театральное представление» [48, т. 1, с. 324].

Спасение через церковную службу

Библейское учение о том, что человек спасается верой, в Византии было фактически заменено на учение о спасении делами, в котором видное место отводили, с одной стороны, роли пожертвований на храм, а с другой — учению о том, что вне церкви спастись нельзя. «Византийская Церковь запрещала зелья, но предлагала аскетизм и молитву, которые в чрезмерном количестве тоже могли приводить к почти бессознательному состоянию. Спасение осуществлялось через богослужение, через Литургию, через Святые Таинства, к которым с XIII в. добавилось Таинство Покаяния, и поэтому Церковь как учреждение как бы обладала монополией спасения» [55, т. 2, с. 180-181]. Духовная проповедь и наставление с кафедры в Византии, за исключением самых первых веков ее существования, практически никогда не практиковались, а если и практиковались, то в очень общих фразах. Высшее духовенство было крайне не заинтересовано в обучении народа, особенно евангельским истинам, которые легко могли показать их собственные злоупотребления и, в частности, открыть учение Христа о бескорыстии пастырей, невзимании денег за совершение того или иного служения, об отделении церкви от государства и т.д. Одновременно с этим, исследуя Библию, народ увидел бы массу расхождений того, что в ней написано, того, чему учит Евангелие, с тем, что церковные иерархи ввели в учение церкви в угоду тогда еще языческому правительству императора Константина.

Состояние духовенства

Сам институт духовенства с его разветвленной иерархической структурой, идеологически полностью противоречащей Евангелию, не делящему верующих на клир и мир, исторически имеющий сугубо языческое происхождение от жреческой иерархии [12, т. 2, с. 50-57], активно развивался, особенно после становления христианства как государственной религии империи, и превращался в богатейший класс Византии. Исследуя его моральное состояние, особенно высшего византийского духовенства, мы наблюдаем весьма прискорбную картину, которую лишь подчеркивают немногие фигуры настоящих духовных подвижников того времени [28, с. 75]. Исторические документы показывают и многочисленные случаи буквально святотатственного отношения к храму со стороны духовенства. Так, клирики превращали церковь во что-то вроде театра, надевая на себя разные личины (маски), а иногда, вооружившись мечами, в воинских одеждах выходя на середину церкви. Неблагоговейное отношение к самой службе, скабрезные шутки во время нее стали отличительными признаками служения того времени [28, с. 83-84]. Широко процветала продажа церковных должностей [18, с. 127; 50, т. 1, с. 244].

Профессор Московской духовной академии А.П. Лебедев (1845–1908), характеризуя состояние византийского общества и церкви, с горечью пишет: «Показное благочестие берет верх над благочестием сердца. Что мы видим? Храмы великолепно украшаются, но как будто бы для того, чтобы было что грабить в них; прилагаются заботы о том, чтобы иметь тонкое богословское образование, а вместе с тем подчас предаются забвению самые элементарные истины христианские; создаются превосходные благотворительные заведения, а рядом с этим подвергается угнетению весь остальной христианский народ...» [28, с. 44-45].

1. Система медицинского образования в Византии

Как известно, удерживать в повиновении удобнее всего темных и безграмотных людей. Хорошо понимала это и средневековая государственная Церковь Византийской империи, являвшаяся неотъемлемой частью ее бюрократического аппарата [55, т. 1, с. 62]. И потому для удержания этого своего положения она, с одной стороны, сеяла в умах людей самые дикие религиозные суеверия, а с другой — всячески боролась с любым образованием и просвещением. Эта политика отношения к науке и образованию была разработана и широко внедрена императором Юстинианом Великим (527–561) и продолжена его преемниками. Император Юстиниан «хотел свести к единообразию не только веру, но и мысль, поставив в определенные границы общее образование» [17, с. 74]. При нем закрывались школы, а те единичные, которые были оставлены, заключили в узкие рамки монашеских воззрений, которые со временем превратятся в схоластику, остановившую развитие средневекового общества на многие столетия. Более того, просто риторское образование и занятие классической литературой считались достаточным основанием для предъявления обвинения в язычестве со всеми вытекающими отсюда последствиями [17, с. 75]. Так, в частности, в 530 году в Константинополе проходил религиозный процесс, в ходе которого были приговорены к смерти многие врачи и грамматики, подвергнутые перед этим страшным пыткам [17, с. 75]. Юстиниан при помощи фанатично настроенных иерархов и монахов проводил планомерное преследование науки [17, с. 76].

Византийская государственная церковь открыто объявляла любые научные или технические новшества грехом. Афинская академия, основанная еще Платоном, была закрыта по приказу императора Юстиниана [54, с. 194]. Поэтому не случайно, что на всю Византийскую империю за всю ее тысячелетнюю историю существовал только один университет — Магнаврский (в современных публикациях он именуется Константинопольским), или, как его называли сами византийцы, Магнаврская высшая школа, которая и была той, по сути, единственной школой в Византии, готовившей врачей.

Изучение в ней медицины входило в программу семи свободных искусств: математики, геометрии, астрономии, музыки, грамматики, диалектики и риторики. Сама медицина в Византии считалась чисто теоретической дисциплиной, и обучение ей носило дискуссионный характер. Основу образования составляло лишь изучение трудов античных врачей. Никаких исследований и высказываний новых идей не допускалось в принципе [13, с. 303]. Церковь Византии запрещала анатомирование трупов и любое пролитие крови [54, с. 195]. Примечательно также, что хирургия в Византийской империи считалась, как и во всей остальной Европе, делом не врачей, а цирюльников. Именовалась она не наукой, а ремеслом, и вообще считалось, что это ремесло уже достигло своего совершенства. Примечательно, что, несмотря на более высокий уровень развития образования и культуры по сравнению с тогдашними странами Западной Европы, «ромеи не создали прославленных медицинских школ, подобных тем, что существовали на средневековом Западе в италийских Салерно, Падуе, Болонье, французских Монпелье, Париже» [55, т. 2, с. 195].

Также в отличие от Западной Европы в Византии было крайне мало монастырских школ, а те, которые существовали, брали на обучение только будущих монахов [54, с. 195]. К тому же образование в этих школах носило чисто религиозный характер и со временем превратилось просто в заучивание молитв и преданий. Таким образом, звена среднего образования в Византии практически не было вовсе. Обучение на врача в Византии стоило очень дорого, и потому только очень богатые люди могли это позволить для себя или своих детей [55, т. 2, с. 201]. Развитию науки и распространению образования в Византии препятствовало и отсутствие публичных библиотек, библиотеки же при монастырях были крайне бедны, а стоимость самих книг — баснословной [18, с. 138-139; 58, т. 4, с. 373]. Таким образом, база для подготовки медицинских кадров как таковых в Византии отсутствовала в принципе. Та же подготовка, которая проводилась в рамках единственного университета империи, зиждилась на следующих основных составляющих.

Принципы византийского медицинского образования

Схоластика (от лат. scholasticus — «школьный»). Представляла собой средневековую философию, основанную на синтезе католического богословия и логики Аристотеля. Целью схоластов было, с одной стороны, примирить догматы церкви и разум, а с другой — систематизировать церковные догматы в единую систему. Представители схоластики, будучи богословами, собрали и систематизировали все известные до них как научные, так и богословские исследования, объединив их в единую систему с единственной целью: оставить это незыблемым на все последующие времена [58, т. 5, с. 361]. Труды Аристотеля были не случайно взяты средневековыми схоластами за основу своей философии наравне с трудами отцов церкви. Дело в том, что значительная часть языческих представлений, вкравшихся в христианство, была взята именно из трудов Аристотеля и Платона, и в первую очередь — учение о бессмертии души, ставшее одним из краеугольных в средневековом богословии. Все положения схоласты призывали брать на веру, попытки же дать им научные обоснования приравнивались к неверию и ереси. Они подчинили разум церковному авторитету, которому была подчинена ими и сама Библия. При этом в медицине схоласты помимо авторитета Аристотеля выдвинули и авторитет Галена: их научные труды отныне стали последней точкой во всех отраслях знаний [58, т. 5, с. 361]. По своему происхождению и сути средневековая схоластика близка магии Древнего мира, ибо в основе и той и другой лежит один и тот же принцип статичности [49, с. 86-87]. Рождение схоластики, базирующейся на магических принципах, было не случайным, ибо языческие верования, а в их числе — и магические представления об устройстве мира, широко вошли в христианство после реформы Константина Великого. И, безусловно, при такой постановке вопроса любое развитие медицины как науки становилось в принципе невозможным!

Смешение науки и оккультизма. «Черты умственной деятельности Византии в светских сферах составляли: смешение научного с ненаучным, так, астрономия превращалась в астрологию. Характеристический образчик смешения научного с суеверным и даже со всякой дичью можно найти, в особенности, в «Земледельческой энциклопедии», изданной при Константине Порфирогените. В книге, например, вопрос: «Хотите ли вы, чтобы у вас не кисло вино? Для сего напишите на бочках божественные слова псалма 34: «Вкусите, и видите, яко благ Господь» или напишите те же слова на яблоке, которое и бросьте в вино»… Хотите ли, чтобы у вас не падали плоды с дерев? Напишите на них стих из Гомера» [28, с. 147]. И это написано в книге, изданной при непосредственном участии самого императора!

Компилятивный подход. «Другая отличительная черта византийской образованности того времени — это отсутствие оригинальности. Византия жила наследством, завещанным ей от Древнего Рима и Греции. Сумма идей не расширялась в таком обществе, как византийское, являвшемся глубоко консервативным. Здесь не видно никаких новых порывов в литературе» [28, с. 144-145[. В науке же вообще царствовали риторизм и фразерство [28, с. 148]. Именно последними характеризовалось и развитие медицины в Византии, а единичные имевшие место исключения лишь подтверждали это состояние [20, с. 141, 163]. При этом основа компилятивного подхода опять-таки зиждется на принципах схоластического учения, которое мы рассматривали выше.

Неоплатонизм. Основы данного учения были заложены еще в середине I века до н.э. Нигидием Фигулом, великим магом и некромантом, и разработаны египтянами Аммонием Саккасом (умер в 243 г. н.э.), рожденным в семье христиан, но затем отошедшим от христианства, и Плотином (204–269). Их дело было продолжено учеником Плотина Порфирием Тирским (умер в 304 г.) и Ямвлихом Халкидским (умер в 333 г.).

Что же представляло собой это учение, точнее, его симбиоз, синтез? Во-первых, это учение поставило перед собой задачу соединить воедино греческую философию Платона (отсюда и его название — неоплатонизм) и Аристотеля с восточными языческими религиями, теософией и магией! Это учение утверждало единство всех языческих религий и неотъемлемую роль магии и спиритизма. Во-вторых, это учение объединяло культуру, науку (в том числе псевдонауки, в первую очередь астрологию) и суеверия воедино. В-третьих, оно подчеркивало особую роль и значение связи с потусторонними силами и откровений их людям во время спиритических сеансов и видений. В-четвертых, данное учение пропагандировало магию и мантику как средства достижения людьми счастья и одновременно с этим затушевывало понятие связанных с ним зла и опасностей как таковых. Большинство неоплатоников были настолько же колдунами, насколько философами, они занимались магией и прорицательством, хвалились тем, что их посещали потусторонние видения. Они ловко играли на том, что «в моменты внутренней неуверенности и растерянности человеческий ум хватается за древние, устаревшие системы и понятия или прибегает к магическим и теургическим искусствам. Суеверие идет по пятам неверия, и атеизм часто оказывается тесно связан со страхом перед призраками и поклонением демонам» [58, т. 2, с. 79]. Именно на основе неоплатонизма будет разработана мистическая система лечения заболеваний, о которой мы скажем ниже.

Каббала (в переводе с еврейского — «устное предание»). Свои истоки берет у евреев, поселившихся со времен пророка Иеремии в Древнем Египте, где им во времена династии Птолемеев были дарованы гражданские права и возможность заниматься науками. Именно там около 150 г. до н.э. создается община терапевтов, весьма напоминающая иудейскую секту ессеев в Палестине. В их учении слились воедино иудейские, зороастрийские и пифагорийские представления [20, с. 3]. Они считали, что путем аскетизма, духовных практик, чистоты нравов и священного молчания они смогут приблизиться к Богу и получить способность творить чудеса и излечивать болезни. Постоянно читая Писание, они подробно толковали его, придя, наконец, к заключению, что в нем содержится особый тайный смысл, который и необходимо постигнуть и обладание которым принесет необъятные возможности. Тот, кто этого достиг, может приводить в действие высшие силы и лечить недуги людей путем особых молитв и заклинаний [20, с. 7-8]. Именно поэтому каббалисты не признавали врачей как таковых и даже ненавидели их [20, с. 8].

Исихазм. В основе этого учения, сформулированного трудами Симеона Нового Богослова (X–XI вв.), Никиты Стифита (XI в.) и особенно Григория Паламы (1261–1359) и ставшего после довольно длительной борьбы одним из главных богословских учений поздней Византии, лежало утверждение, что с помощью специальных длительных аскетических молитвенных практик, которые, кстати, весьма напоминали йогу, можно достичь такого состояния святости, что станет возможным духовным оком узреть самого Бога [55, т. 1, с. 625]. Исихасты призывали людей уходить от мирской жизни, вести крайне фанатичный образ жизни, объявляя науки демоническим изобретением и губительными для души [55, т. 1, с. 628-629].

Понятно, что такие принципы, лежащие в основе как мировоззрения, так и образования, не способствовали какому-либо развитию в Византии науки в целом и медицины в частности.

2. Врачи Византии

Примечательно, что за всю тысячелетнюю историю Византии мы встречаем имена всего лишь нескольких врачей: Орибазия Пергамского (326–403), Аэция Амидского (502–572), Александра Тралесского (525–605) и Павла Эгинского (625-690), причем собственно Греция дала только двух врачей [20, с. 142]. При этом Орибазия Пергамского правильно относить к врачам эпохи Древнего Рима (так как Византия образовалась лишь в 395 году), тем более учитывая то, что свое образование он получил в античных языческих медицинских школах и сам по своим воззрениям был открытым язычником, личным другом императора Юлиана Отступника, попытавшегося вообще возродить язычество как государственную идеологию империи. Даже Аэций Амидский (502–572), являвшийся первым византийским врачом-христианином, свое медицинское образование получает в Александрии Египетской, входившей тогда в состав Византии, но сохранившей тогда еще античную языческую систему образования. Так, Аэций, считавший себя христианином, советовал другим врачам перед тем, как войти к пациенту, произнести заклятие [55, т. 2, с. 200]. При этом никаких сколько-нибудь выдающихся медицинских открытий им сделано не было. Еще один врач, Павел Эгинский (625–690), также получил образование в Александрии и после завоевания ее арабами остался и работал в ней, получив высокую поддержку арабских правителей. И потому его деятельность связана с историей арабской медицины.

После них история Византии не знает ни одного видного врача. После них ни одно сколько-нибудь серьезное медицинское сочинение не появляется в Византии. И это за целую тысячу лет! «Эру греческой медицины заканчивает Павел Эгинский… После него греческая школа закрывается и наука погружается в средневековый мрак… И в самом деле, среди глубокой деморализации Византии, где господствовали беспримерные в истории беспорядки в армии, в финансах и в администрации, где беспрерывно происходили религиозные распри и бесконечные метафизические препирательства, а при дворе свирепствовали насилие, убийства и все пороки древней Греции и Рима, — среди такой обстановки не могло быть места наукам» [20, с. 141].

Говоря о последующих врачах Византии, один из ведущих мировых ученых в области истории медицины профессор С. Ковнер верно замечает: «Немного выиграла медицина и от тех врачей описываемого периода, от коих и остались кое-какие литературные памятники» [20, с. 142]. «Что же до Константинополя, то внутренние междоусобицы, дворцовые заговоры и непрерывные войны с персами, скифами, татарами, сарацинами и туркменами, понятно, делали его наименее благоприятной почвой не только для процветания, но и для сохранения медицинских наук. Таким образом, медицина, рационально-эмпирическая у Гиппократа, научно-экспериментальная со времен Галена, положившего начало физиологии и экспериментальной медицине, но в течение Средних веков увлеченная потоком религиозных, философских и мистических учений Востока и Греции, была доведена до крайнего упадка» [20, с. 163].

3. Понятие болезни и ее происхождения

Византийское богословие выделяло три основные причины заболеваний.

Болезнь как наказание за грехи людей. Средневековые богословы, в частности Василий Великий, учили: «…болезни суть наказания за грехи, налагаемые на нас, чтобы побудить к обращению. Таковым надобно в безмолвии, оставив врачебные попечения, терпеть насланную на них болезнь, пока не познают своих прегрешений. Им должно показать свое исправление, принеся плоды, достойные покаяния» [4, т. 1, с. 221]. «Болезнь насылается тем, кому полезнее иметь связные члены» [4, т. 2, с. 945]. Следует отчетливо понимать, что византийцы считали болезни тела следствием болезни души, то есть греха. «Причина болезни — грех, своя собственная воля, а не какая-либо необходимость» [55, т. 2, с. 182].

Исходя из этого положения, Отцы церкви учили, что раз болезни полезны для души, их надо не лечить, а переносить. «Святые Отцы настаивали, что болезни и скорби полезны для души, для духовного возрастания человека, причем некоторые из них даже молили, чтобы им была послана болезнь как испытание, дающее возможность проверки и укрепления в вере, совершения личного духовного подвига, через который можно было бы приблизиться к Богу» [55, т. 2, с. 183]. «Учитывая такую абсолютную связь болезней с грехом, величайший Отец Церкви Василий Великий следующим образом наставлял больных: «Таковым надобно в безмолвии, оставив врачебное попечение, терпеть ниспосланную на них болезнь, пока не познают своих прегрешений. Им должно показать свое исправление, принеся плоды, достойные покаяния» [55, т. 2, с. 183].

Болезнь как испытание, посылаемое Господом. Не всегда «болезнь не считалась местью за грехи, а только средством исправления грехов, путем обращения, то есть шла вместо покаянной епитимии, которая у претерпевшего смывала грех, как «мыло у прачек». Телесное здоровье может быть гибельным для души, так как некоторые божеские заповеди легче нарушать будучи здоровым, нежели немощным» [55, т. 2, с. 183]. В этом случае также было не только не нужно, но и противопоказано обращаться к врачебной помощи, дабы самому стойко вынести испытание, посылаемое Богом.

Болезнь как следствие действия демонов. «Любые недуги представлялись ромеям бесами, злыми духами, детьми демонов или деяниями, кознями, укусами этих духов воздуха. То же самое, по их представлениям, могли совершать ведьмы» [55, т. 2, с. 86]. При этом демоны либо могли самостоятельно войти в человека, либо могли быть «приглашены» к нему колдунами, магами, использующими приемы сглаза и порчи. И если при болезни как следствии греха или испытании полагалось молиться, то при болезни вследствие одержимости демоном его надо было изгонять. Проводили это изгнание в Византии монахи-аскеты — экзорцисты [55, т. 2, с. 108]. При этом экзорцисты умели определять, в какой части тела поселился демон [55, т. 2, с. 183]. Причину болезни и, соответственно, назначение больному молитвы или экзорцизма определял священник.

Патогенез заболеваний. Исходя из вышерассмотренных причин болезней, ни о каком изучении, выражаясь современным языком, патогенеза заболеваний не могло быть и речи. Византийцы были заняты лишь изучением магических приемов насылания болезни, которые и заменили для них патогенез. Так, к примеру, болезнь можно наслать на человека с помощью протыкания его воскового изображения иглой [55, т. 2, с. 98].

4. Особенности организации медицинской помощи и ухода в Византии

В истории Византии организация медицинской помощи и ухода может быть разделена на два этапа, характерных хронологически для ранней и поздней Византии. Причем особенностью этих этапов будет их регрессивное развитие с точки зрения как распространенности, так и качества оказания медицинской помощи.

Организация медицинской помощи и ухода в ранней Византии. В раннем христианстве уходу за больным человеком придавали большое значение. В церкви существовал специальный дьяконский отдел, который был призван помогать больным, неимущим, сиротам. Кстати, наличие такой системы милосердия при церкви привлекает к ней немалое число язычников, видящих воочию воплощение на деле принципов Евангелия. Когда в IV веке христианство становится государственной религией Римской империи, эта ответственность церкви по уходу за больными некоторое время сохраняется. Так, на I Никейском Вселенском соборе в 325 году епископам предписывалось курировать оказание медицинской помощи неимущим. При монастырях и крупных храмах начинают строить так называемые ксеноны, или дома для неимущих граждан, нуждающихся в медицинской помощи. Причем пребывание там было бесплатным. Также в каждом городе империи строятся лечебные учреждения, содержащиеся за счет императорской казны. При этом, к примеру, жена императора Феодосия I Плакилла лично застилала больничные койки. Создаются детские отделения и специальные лепрозории, где содержались больные проказой [55, т. 2, с. 195].

Крупный богослов IV века епископ Василий Великий открывает в 370 г. в Кесарии особый медицинский комплекс, получивший название «Прибежище», который включал лепрозорий для прокаженных, дом престарелых, приют для бедных. Также Василий Великий в составленном им Уставе киновитских общин закрепил за монастырями необходимость в наличии приютов для больных. При этом сам Василий, имея хорошие на то время познания в медицине, ухаживал за прокаженными. Его примеру следует епископ V века Иоанн Златоуст, который, став патриархом, создает в Константинополе подобное учреждение, получившее название «Больница», которым первоначально именовали лечебницы на территории монастырей. В это же время в империи основываются родильные отделения. Также впервые создаются психиатрические отделения. Так, при церкви св. Анастасии в Константинополе основывается специальная лечебница для душевнобольных. Причем во всех этих учреждениях медицинскую помощь мог получить любой человек вне зависимости от своей национальности или социального положения — либо вообще бесплатно, либо за весьма умеренную плату. Так благодаря христианскому учению медицинская помощь впервые в мире начинала становиться общедоступной. В Византии также появлялись порой меценаты из числа богатых мирян, которые на свои средства открывали приюты и богадельни: «лохокомии — родильные дома, врефотрофии — ясли, гиронтокомионы — дома престарелых, тифлокомии — приюты для слепых, лобокомии — лепрозории для прокаженных, специализированные дома для больных эпилепсией. Этот основатель-меценат, клирик или мирянин, поставлял все необходимое, включая лекарства, кровати и тюфяки со специальными отверстиями посередине для лежачих больных, через которые они могли справлять нужду» [55, т. 2, с. 195]. Одной из таких лечебниц была больница Сампсона в Константинополе. Редко эти заведения могли получить помощь от государства или епископа, монастыря.

Вместе с тем хочется особо подчеркнуть, что это были не больницы, а именно приюты и богадельни, где не оказывалась квалифицированная медицинская помощь, а лишь осуществлялся  уход за больными.

Организация медицинской помощи и ухода в Поздней Византии. Процесс создания общедоступных приютов и богаделен, характерный для первых двух веков существования Византии, был вскоре прерван. Диаконские отделы, реально ухаживающие за больными, фактически полностью исчезают к V веку, а институт женщин-диаконисс исчезает к VII в. [55, т. 2, с. 196]. Уже к VI веку появляются негативные отзывы как о больницах, так и о врачах. Лечебницы, основанные Василием Великим и Иоанном Златоустом, в том же VI веке окончательно закрываются. Само количество больниц резко уменьшается, и они становятся доступными в основном только для богатых. Это процесс был обусловлен превращением христианской церкви в институт государственной религии Византии с превращением, в свою очередь, самих священнослужителей в часть бюрократического аппарата империи [55, т. 1, с. 62]. «Духовенство жило в роскоши, поражавшей даже придворных сановников» [55, т. 1, с. 62]. Понятно, что при такой постановке вопроса служение неимущим, больным, уход за ними уходили в прошлое.

Став государственной, христианская церковь постепенно начала утрачивать не только чистоту вероучения, но и дух милосердия, благотворительности. Превратившись из гонимых служителей в высших и богатейших сановников империи, епископы уже мало думали о реальной благотворительной деятельности и тем более об оказании помощи людям. Само понятие «служитель», образованное от слова «служить», потеряло свое значение. Священники, равно как и диаконы, забывают, что они призваны быть именно служителями своей паствы, а не паства должна прислуживать им и обеспечивать их вольготное существование. Также созданный бюрократический и коррупционный аппарат империи свел на нет все прекрасные начинания в медицинской сфере первого века существования Византии. В истории Византии известность получили только два учреждения, которые можно назвать больницами: больница Сампсона и больница при монастыре Пантократора [55, т. 2, с. 111], но они были небольшими сами по себе и доступными лишь для избранных слоев общества.

5. Санитарно-технические сооружения Константинополя

Одной из особенностей античного Константинополя, как, впрочем, и большинства античных городов, была система прекрасно построенных акведуков (водопроводов). Крупнейшим из них является находившийся в Константинополе и частично сохранившийся до нашего времени акведук, носящий имя императора Валента (364–378), в дни правления которого было завершено его строительство, начатое еще при императоре Адриане (117–138). Акведук являлся двухъярусным, имея в высоту 23 метра, и протяженностью в 971 метр [1, с. 25]. Акведуки регулярно снабжали водой и пополняли ее запасы в фонтанах, колодцах и подземных резервуарах (цистернах). Последние выполняли роль современных водохранилищ, но если в наши дни подобные резервуары воды сооружаются за городской чертой, то в древности вследствие частых войн и осад необходимо было снабжать город водой, сберегающейся в его пределах. Крупнейшим подземным резервуаром античного Константинополя была цистерна Базилика, получившая в турецкий период название Еребатан-сарай (в переводе с турецкого — «дворец, провалившийся под землю»). Она была сооружена в 532 году, в год правления византийского императора Юстиниана Первого, и имела в длину 112 метров, в ширину — 61 метр и в высоту — 13,5 метра. Своды этого грандиозного подземного сооружения опирались на 336 колонн коринфского и ионического ордера. Данный резервуар мог вмещать до 80 000 кубических метров воды. Данное водохранилище использовалось и в османскую эпоху. Примечательно, что и по сей день подводные источники питают данную цистерну чистой питьевой водой. Это сооружение сохранилось вплоть до нашего времени и сегодня является филиалом музея Айя-София в Стамбуле [1, с. 25].

Примечательно, что откровенно языческие представления наблюдались еще при строительстве это подземного резервуара. Так, известно, что «от болезней утробы эффективными считались амулеты, на одной стороне которых были изображены Богородица или архангел Михаил, а на обороте — жуткая голова языческой Горгоны. И потому ее убивающий желудочные инфекции взгляд можно было лицезреть в воде одной из самых крупных столичных подземных цистерн — Базилики, выстроенной Юстинианом I (527–565), где такие огромные головы, выломанные из древнегреческого храма, использовали в качестве подставок для колонн, поддерживавших свод» [55, т. 2, с. 86].

Помимо подземных резервуаров, античный Константинополь славился своими многочисленными и роскошными банями — термами, также являвшимися неотъемлемой частью античного города. Однако с принятием христианства в качестве государственной религии империи и с внедрением в его учение языческих верований и представлений бани начинают приходить в запустение [54, с. 188]. Дело в том, что, приняв языческое учение о бессмертии души, церковь объявила тело источником и сосредоточением зла, которое может взять верх над бессмертной душой. И для того, чтобы этого не произошло, необходимо всячески укрощать тело путем различных постов, бдений, самоистязаний. Тело недостойно того, чтобы за ним ухаживали, ибо это, как учили средневековые богословы, означает лелеять вместилище греха. И потому уход за телом стал рассматриваться как прямое потакание греху [39]. Монашество вообще всячески осуждало мытье, являвшееся, по его мнению, потаканием греху, которое, напротив, надо было всячески умерщвлять.

Закінчення у наступному номері