Мобильная версия

Газета «Новости медицины и фармации» №9 (727), 2020

Медицинские факультеты средневековых университетов

Авторы: Опарин А.А.
президент Украинской академии истории медицины, д.м.н., профессор, заведующий кафедрой терапии, ревматологии и клинической фармакологии
Харьковская медицинская академия последипломного образования, г. Харьков, Украин

Разделы: История медицины

Принципы преподавания на медицинских факультетах средневековых университетов

Заучивание наизусть трудов Платона, Аристотеля, Галена и других древних авторов

Примечательно, что основой для преподавания в открывающихся университетах средневековая государственная церковь делает труды языческих философов! Не христианских богословов, не отцов церкви, а языческих философов. И почему-то именно этих, а не каких-либо других языческих философов. Многих исследователей весьма удивлял этот выбор правящей церкви.

Однако сделан он был крайне продуманно с ее стороны. Дело в том, что в трудах этих языческих авторов лежали основы ведущих учений средневековой церкви, которые вошли в нее в результате реформы императора Константина, превратившего христианство в государственную религию империи и объединившего его учение с языческими верованиями, дабы удовлетворить и не раздражать языческую часть населения своей державы.

Одним из базовых языческих верований, вошедших в ходе этой реформы в христианское учение, стало учение о бессмертии души. Это учение на основании древнеегипетской религии было детально разработано древнегреческим философом Платоном в его произведении «Тимей». Платон писал, что у человека есть пневма — бессмертная божественная душа [20, с. 54-55].

Причины болезней Платон видел в наказании, ниспосылаемом небом, и потому для лечения болезней, как мы уже рассматривали выше, согласно учению Платона, требовалось только совершение религиозных обрядов и песнопения [20, с. 55].

Это как нельзя лучше отвечало притязаниям государственной средневековой церкви, желавшей, чтобы люди обращались только к ней по любому вопросу, и тем более по такому важному вопросу, как болезнь. Чтобы они именно в ней видели своего единственного исцелителя.

В философии ученика Платона Аристотеля было более развито учение о бессмертии души [25, с. 125] и одновременно с этим сформулировано учение о целенаправленности (телеологии), то есть что в природе все имеет свою цель и, безусловно, определить эту цель может только церковь.

В работах же древнеримского врача Галена было, если так можно сказать, обосновано с медицинской точки зрения учение Платона о бессмертии души. Гален следом за древнеегипетскими врачами и александрийским врачом Эразистратом полагал, что вены несут кровь, а артерии содержат бессмертную пневму. В подтверждение этой теории они приводили в качестве доказательства то, что при вскрытии умерших артерии всегда оказывались пустыми, а вены были переполнены кровью. Следовательно, говорили они, когда человек умирает, бессмертная душа — пневма покидает тело, и потому артерии, при жизни содержащие ее, оказываются пустыми [20, с. 57].

Так, Гален писал: «Было бы непонятно, как природа, которая ничего ненужного (излишнего) напрасно не делает, вдруг создала бы два рода различных сосудов, которые должны были бы нести одну и ту же влагу (кровь). Непонятно было бы, куда девается масса воздуха, которую мы постоянно вдыхаем, если бы не было особых сосудов, разносящих ее по всему телу, как бы совершались функции организма, как не при помощи этой пневмы, которая, как учили все древние, служит местопребыванием жизненной силы организма» [20, с. 57].

Причем схоласты намеренно исключают из трудов Галена все упоминания о его экспериментах, и на этом искаженном и одностороннем толковании учения Галена средневековая церковь разрабатывает так называемый галенизм [25, с. 132]. То же самое было ими сделано и в отношении работ Гиппократа и Ибн Сины, из которых также был выхолощен весь фактический научный материал, а оставлены лишь их философские концепции, отвечающие интересам государственной средневековой церкви [27, т. 1, с. 172].

Таким образом, эти труды античных авторов обосновывали одно из базовых учений средневековой церкви — учение о бессмертии души, которое она не могла объяснить ни на основании Библии, ни на основании работ первых христианских писателей, так как они говорили как раз о прямо противоположном, а именно — о том, что бессмертной души нет.

Примечательно, что в своем желании обосновать языческие учения средневековая церковь не только не запрещала, но и поддерживала фактическое внедрение в обучение в университетах принципов и понятий алхимии и астрологии, которые также провозглашали бессмертие души. Одновременно с этим, канонизируя труды античных авторов, средневековая государственная церковь, уже неспособная запретить появление университетов, преграждала путь научному прогрессу, понимая, что просвещение повлечет за собой крушение ее власти. И потому, даже открывая эти самые университеты, церковь сразу же одевала их в жесткий каркас своей проязыческой философии.

Цитирование трудов древних авторов

В подавляющем большинстве обучение в средневековых университетах сводилось не просто к изучению трудов Платона, Аристотеля и Галена, а к их зазубриванию, цитированию без всякого анализа. Формирование мышления не поощрялось вовсе. Вся работа профессоров сводилась к разъяснению учебников, которые передавались из поколения в поколение [32, т. 5, с. 348].

Недаром великий немецкий писатель Гете в одном из своих произведений об этом заучивании цитат написал:

Словами диспуты ведутся,

Из слов системы создаются,

Словам должны вы доверять,

В словах нельзя ни йоты изменять…

[9, с. 110].

При этом стоит отметить крайнюю бедность университетских библиотек. Так, один из самых крупных университетов в XV веке — Парижский университет — в своей библиотеке насчитывал всего… 12 книг [25, с. 131].

Отсутствие практических занятий и запрещение выражения личных мыслей или проведения дискуссий

Образование в средневековых университетах не предполагало наличия практических занятий или выражения какого-либо личного мнения, ибо все это, как тонко понимала государственная церковь, могло привести к появлению недоверия к ее догмам и учению, а затем и вовсе к их отвержению.

Галилео Галилей сообщал об одном схоласте-философе, который, находясь у анатома, препарировавшего животное, и видя, что нервы исходят из мозга, а не из сердца, как учил Аристотель, сказал: «Вы мне показали все это так ясно и ощутимо, что если бы текст Аристотеля не говорил обратного, а там прямо сказано, что нервы зарождаются в сердце, то необходимо было бы признать это истиной» [4, с. 92].

Примечательно, что даже чтение книг по медицине строго регламентировалось. Так, к примеру, «бакалавр имел право читать лишь те медицинские книги, которые составляли собственность факультета, и обязан был хранить в тайне все его обычаи и секреты. Вообще величайшее уважение к своей школе было долгом каждого студента» [18, с. 80]. Понятно, что при такой постановке вопроса не могло быть и речи ни о каком научном обмене и взаимном обогащении знаниями, а следовательно, и о развитии университетского образования в принципе.

Под влиянием схоластики университеты Средневековья становились порой просто центрами пустословия [26, с. 99].

Обучение принципам обирания пациентов

Примечательно, что в период обучения медицине преподаватели средневековых университетов, не стесняясь, учили своих студентов принципам обирания больных.

Даже в специальной медицинской школе в Монпелье (Франция) в XIV веке слушателям внушали: «Если ты, анализируя мочу, не находишь в ней ничего особенного, то определи болезнь как обструкцию (засорение) печени, но если больной скажет, что он страдает головными болями, то возрази ему, что и в этом виновата печень. Вообще, пользуйся возможно чаще словом «обструкция», так как оно непонятно больному, а это именно и важно. Он никогда не должен понимать того, что говорит врач». В «Наставлении врачам», составленном в XIII в., содержались такие советы об их поведении: «В особенности же стойте на страже и будьте бдительны, чтобы профан не проник в тайну вашего искусства. Недоступность, как и пышная внешность, повышает вознаграждение врача, приносит дары без числа. Скромная внешность приносит и меньший доход — разве одно выражение пустой благодарности» [6, с. 145].

Эти принципы весьма походят на те, какими пользовалось духовенство в Средние века, обирая своих прихожан, пользуясь для этого их невежеством, которое само же и насаждало.

Строгий запрет на вскрытие тел и проведение каких-либо опытов

Разрешение на вскрытие тела, без которого было немыслимо развитие анатомии в принципе, мог дать первоначально только император. Первые разрешения на это были получены только в 1231 году, когда император Фридрих Второй разрешил медицинскому факультету Салернского университета вскрывать труп один раз в 5 лет. Через семь лет указ стал мягче, и было разрешено вскрывать один труп в год.

Однако в 1300 году папа римский издал суровый указ, направленный против любого вскрытия трупов. После этого только периодами, порой раз в десятилетие, университетам давалось право вскрыть один труп. Так, в Вене за 94 года (с 1404 по 1498 г.) существования университета было вскрыто всего 9 трупов. В Праге вскрытия были разрешены только через 52 года после открытия медицинского факультета, то есть в 1400 году. При этом вскрытие производил цирюльник под чтение анатомического сочинения Галена. Это делалось для того, чтобы врачам не пришла в голову никакая другая мысль, кроме той, что изложена у Галена. Да и сами вскрытия ограничивались в основном только грудной и брюшной полостью. На базе подобных вскрытий была составлена ведущая книга Средневековья по анатомии, автором которой был итальянец Мондино де Лучи (1275–1326). Он вскрыл лишь два трупа и на этом материале, а также на плохо переведенных компиляциях из Галена и составил этот свой учебник. Низкий уровень преподавания медицины в Средние века был обусловлен и запретом на любые хирургические манипуляции, и запретом хирургии как науки вообще.

Средневековые университеты и средневековая церковь

Как мы уже рассматривали выше, главенствующую роль в управлении университетом и в регулировании вопросов преподавания в нем играла средневековая церковь, что и предопределило всю их дальнейшую судьбу.

Папа открывал большинство средневековых университетов, когда стало ясно, что процесс просвещения не сдержать. Без папской грамоты университет существовать не мог [29, с. 99]. С усилением папской власти университеты вообще теряют светский характер [11, с. 581].

Университеты в Тулузе и Гейдельберге были прямо основаны папами для борьбы с «ересью» [29, с. 62, 96-97]. При этом «ересь» представляла собой, как правило, попытку реформировать римскую церковь, освободив ее от коррупции и лжеучений. Поэтому так называемых еретиков папство не только лишало всех прав, но и, по выражению Урбана II, «несчастный становился дикой птицей, и тот не брал греха на свою душу, кто в порыве своего священного гнева убивал подобное лицо. При этом считается даже правильным, если отлученный от церкви был убит предательским образом» [30, с. 97].

Одновременно с этим, понимая, насколько опасны будут те, кто получил не контролируемое церковью университетское образование, церковь и подвластные ей короли ограждали своих подданных от обучения в таких университетах. Так, король Испании Филипп Второй «в 1559 году воспретил своим подданным учиться или преподавать в иностранных школах и университетах под страхом потери права национальности и всего имущества: он желал отделить непроницаемой стеной Испанию от умственной жизни остальной Европы» [31, с. 144].

Даже короли и императоры просят у папы разрешение на открытие университетов (император Карл IV — на открытие Пражского университета, король Казимир Польский — Краковского, король Владислав — Венгерского) [29, с. 69].

Руководство университетов составляли священники. «За редким исключением преподаватели на факультетах были священниками, а если они были мирянами, то неженатыми. Папа Иоанн XXII в 1331 году разрешил женатому мужчине преподавать медицину в Париже, но это было исключением из правил. Только в 1452 году требование безбрачия было отменено на медицинском факультете в Париже, когда было разрешено вступать в брак дипломированным врачам, и только в 1479 году — в Гейдельберге» [32, т. 5, с. 343].

Причиной того, что врачами в Средние века в подавляющем большинстве случаев были лица священнического сословия, было то, что в те времена «единственным ученым сословием было духовенство; все, кто умел в те времена читать и писать, становились церковниками и быстро ассимилировались духовенством, подчиняясь всем его правилам и законам, вплоть до обязательного целибата (безбрачия). Это объясняет нам, почему в Западной Европе в течение всего Средневековья врачи были церковниками или даже канониками. Церковь постоянно держала врачей в своей власти, и врач, безразлично — верующий или нет, лишался права практики в случае пропуска исповеди у своего духовника, совершавшейся каждые три дня» [18, с. 79]. При этом в раннем Средневековье врачами вообще были представители высшего духовенства. К их числу принадлежали, к примеру, пражские епископы Тиеддаг (умер в 1017 г.), Иззо (умер в 1030 г.) и т.д. [11, с. 585].

Однако уже согласно решениям Регенсбургского собора от 877 года священникам было запрещено заниматься медициной, так как этим они якобы демонстрировали то, что для исцеления больного молитв недостаточно. Реймский собор от 1131 года постановил отправлять в отставку священников, занимающихся врачебной практикой [11, с. 585].

Тем не менее, как мы уже упоминали, ректор университета, профессора и другие преподаватели обязаны были принадлежать к духовному сословию и строго придерживаться обета безбрачия.

Программа университетов утверждалась церковью. Учебные программы занятий утверждались папскими легатами [32, т. 5, с. 343]. Так, папа Александр IV в послании к Парижскому университету писал, что «теология правит остальными науками, как их госпожа, а они следуют за ней, как ее служанки» [32, т. 5, с. 340], и преподаватели должны были приносить присягу, что они в своих лекциях будут строго придерживаться догматов папства [2, с. 64]. Но в любом случае преподавание в университете жестко контролировалось церковью, и весь строй жизни университетов был скопирован с церковных учреждений [20, с. 68; 25, с. 137].

В 1566 году папа Павел IV издает буллу «Supra gregem dominicum», которая запрещает врачам навещать больного более чем три дня кряду, если последний в промежутках между посещениями не исповедовался. Прежде чем получить звание доктора, врачи обязаны были принести клятву в соблюдении этого предписания, долженствующего иметь силу закона не только в папских владениях, но и во всем католическом мире [31, с. 102].

Высказывание новых идей приводило к сожжению их проповедующих. Наиболее яркий тому пример — это Джордано Бруно, хладнокровно сожженный инквизицией.

Подавляющее большинство университетов находилось вначале в ведении ордена доминиканцев, а затем иезуитов, т.е. орденов, управляющих инквизицией. «Доминиканцы требовали предоставления им строжайшего надзора над всем образованием. Они прибирали к своим рукам обучение богословию и схоластике и не допускали никакого «вольнодумства». Их деятельность в Монпелье и Париже, Кельне и Праге, Болонье и Падуе, Саламанке и Оксфорде пользовалась исключительным вниманием Рима. Борьба доминиканцев с новшествами в деле постановки образования восхвалялась папством как величайшая добродетель истинно преданных сынов церкви. Из доминиканских школ вышло немало известных инквизиторов; еще в большей степени орден являлся поставщиком низшего и среднего персонала инквизиционных судилищ» [16, с. 130]. И если вначале образованием ведали инквизиторы-доминиканцы, то во время Великой Реформации папство, видя, что прямые и жестокие методы доминиканцев уже не срабатывают, поручает образование зловещему ордену иезуитов.

Папа Урбан V в своем послании к тому же Парижскому университету от 1366 года писал, что студенты «должны слушать лекции, сидя на земле, а не на лавках, для укрощения духа и для погашения в их молодости искушений и гордости» [2, с. 64].

Церковь открыто объявляла любые научные или технические новшества грехом. Более того, изобретать что-либо новое считалось безнравственным [14, с. 303]. «Ревностные служители католической церкви усердно уничтожали все следы мысли и науки древних греков и римлян, у которых уже много было накоплено в области наук и искусств, разрушали памятники их искусства, жгли библиотеки. Тезис «неведение — мать благочестия» стал правилом… во имя такого благочестия уничтожалось все, что могло внести светлый луч в темное сознание полуязыческих народов, варварских народов, усвоивших себе только внешнюю, обрядовую сторону христианской веры». «Отцы и учителя католической церкви стали мало-помалу считать божественной истиной свои собственные мнения, а все, что было несогласно с ними, — греховным и еретическим. Благодаря этому нередко они осуждали и самое простое, естественное стремление человеческого духа исследовать окружающий нас видимый мир» [1, с. 13].

Инквизиция, особенно в Италии и Испании, которые считались в эпоху Ренессанса одними из ведущих стран в области науки и искусства, нанесла всему просвещению смертельный удар, что продолжает сказываться там и по сей день. «Римской инквизиции, либо непосредственно, либо производимым ею давлением на пространстве всего полуострова, удалось подавить не только свободу писать или говорить, но даже мыслить. Животный страх, лицемерие и боязливое ханжество охватили ту Италию эпохи Возрождения, которая еще так недавно была полна радости, шума, кипела жизнью, всякого рода порывами и гением. Великие поэты и ученые, знаменитые писатели и дивные художники быстро исчезали, и повсеместно наступил упадок; процветали только монашеские ордена и церковные церемонии.

Монашеские ордена, в особенности иезуиты, захватили в свои руки обучение и воспитание юношества. Некогда столь цветущие университеты в Падуе, Пизе и Болонье безвозвратно приходили в упадок, так как свобода исследования и научных доктрин — этот жизненный элемент всякого университетского преподавания — не могла существовать рядом с мрачным, недоверчивым и все более захватывающим авторитетом римской курии, ее епископов и агентов, зорко следивших за академическими курсами. Догматы и даже церковные церемонии ограничивали науку самыми тесными рамками, охраняемыми с большою строгостью духовной цензурой и инквизицией» [31, с. 97-98]. Так же, как Италию, печальная участь постигла и Испанию с Португалией, где инквизиция получила полную власть истреблять всякое инакомыслие и науку. «Не только умственное развитие испанского народа, но и материальное благосостояние его было раздавлено под двойною тяжестью светского и духовного деспотизма. Это было смертным приговором для величия и благополучия всего полуострова… Никто в Испании больше не решался думать иначе, чем церковь и инквизиция, и умственное движение испанского народа было окончательно подавлено этим тяжелым, неумолимым гнетом и постоянным страхом, который он налагал на все классы народа. Те, кто не хотел совершенно отказаться от свободы мыслить, бежали за границу» [31, с. 143, 145].

Университеты одобряли и обосновывали применение пыток [28, с. 21]. Инквизиторы были богословами и имели докторские степени от университетов [28, с. 152]. Авторы зловещего руководства для инквизиторов «Молот ведьм», доминиканцы Шпренгер и Инститор, были профессорами университета [28, с. 150-151].

Университеты как рассадники суеверий средневековой церкви

В средневековых университетах подробнейшим образом преподавалось учение средневековой церкви о ведьмах и других суевериях. Университеты придали всему этому мракобесию научную основу с помощью экспериментов в застенках и размышлений в монашеской келье [28, с. 143, 148, 150].

Примечательно, что одновременно с этим папские богословы учили, что Библии недостаточно в деле церковного учения и что она вообще затруднительна для правильного понимания [28, с. 182-183].

Средневековые церковные догматы и средневековые университеты

Основные догматы средневековой церкви предопределили и медицинские представления, пропагандируемые в средневековых университетах. Среди этих догматов, оказавших наибольшее влияние на развитие медицинских представлений, мы можем выделить следующие.

Средневековая медицина и учение средневековой церкви о болезни

Средневековая церковь связывала причины появления болезней с тремя основными факторами.

1. Болезнь как наказание Бога за грехи людей. Проповедуя о немилосердном суровом Боге, церковь учила, что за малейшую провинность Господь посылает людям различные наказания, и в первую очередь болезни. Но так как Господь суров и всегда карает грешника, то обращаться за прощением и помощью к нему напрямую нельзя. Для этого нужно, чтобы за человека кто-то походатайствовал перед Богом. И это могут быть только, безусловно, святые. Но к тем, в свою очередь, чтобы добиться их лучшего расположения, необходимо обращаться при помощи священников, молитвы которых святые якобы услышат быстрее. А для выражения почтения и уважения к церкви надо сделать ей приношение.

Таким образом, для излечения болезни необходимо приносить дары в церковь, просить заступничества священников, молиться святым и совершать паломничества к их мощам, якобы обладающим чудодейственной силой. Отсюда берут начало принципы лечения с помощью мощей святых, амулетов, талисманов [24, т. 1, с. 333-334].

2. Болезнь как одержимость злыми силами. Отсюда этот страшный феномен Средневековья, когда болезнь объявлялась следствием сглаза со стороны ведьм [32, т. 6, с. 329]. А раз так, то и главным методом лечения этих болезней провозглашалось вначале обнаружение самих ведьм, а потом изгнание бесов из одержимых [32, т. 6, с. 330-332; 14, т. 3, с. 543]. Вследствие постоянного страха перед расправой, чинимой инквизиторами, пребывания в церковных тюрьмах, через которые проходил большой процент средневековых жителей, где инквизиторы чинили свои допросы; вследствие постоянных запугиваний вечными смертными муками, длительных изнуряющих постов, приводящих к нервному истощению, нервно-психические заболевания были очень широко распространены в эпоху Средневековья [14, с. 225].

Таким образом, само понятие болезни, принятое в средневековой медицине, согласно учению папства, сводилось или к Божьему наказанию, или к одержимости. И в том и в другом случае никакого подлинного медицинского понимания болезни, а следовательно, разработки методов диагностики и лечения заболеваний не требовалось в принципе. Медицина ограничивалась в лучшем случае, как указывалось выше, сохранившимися понятиями врачей античного времени.

3. Болезнь как следствие неблагоприятного расположения звезд, сглаза, родовых проклятий. Вследствие того, что со времен императора Константина Великого в учение западной церкви вошло много языческих верований [19, т. 1, с. 300], астрология заняла свое видное место и в эпоху Средневековья. И, как в языческие времена, болезнь стали связывать с неблагоприятным расположением звезд и проклятиями. Таким образом, для лечения прописывались самые настоящие магические рецепты с применением зубов дракона, толченых крыльев летучей мыши, плесени, взятой с погребальных плит, и воды, набранной в лунную ночь.

Средневековая медицина и учение средневековой церкви об образовании

Как известно, удерживать в повиновении лучше всего темных и безграмотных людей. Хорошо понимала это и средневековая государственная церковь, являвшаяся самым крупным феодалом, владеющим почти третью всех обрабатываемых земель Европы. И потому для удержания этого своего положения она, с одной стороны, сеяла в умах людей самые дикие религиозные суеверия, а с другой — всячески боролась с любым образованием и просвещением. Мы не найдем за всю историю человечества более темного времени, чем Средневековье. Как отмечал крупнейший историк Средневековья профессор Филипп Шафф, «Средние века» и «темные века» — термины-синонимы» [32, т. 4, с. 372]. Не только простолюдины, но даже дворяне и священники не умели в подавляющем большинстве случаев даже писать или читать по слогам. Более того, многие священники даже не знали молитвы «Отче наш» [32, т. 4, с. 372].

При этом библиотеки при монастырях — самых больших их хранилищах — насчитывали не более 6–12 книг [32, т. 4, с. 373]. Университеты средневековой Европы представляли собой скорее не центры знаний, а рассадники суеверий. И чем больше церковь контролировала тот или иной университет, тем сильнее это было выражено.

Основой средневековой науки, как мы рассматривали выше, была схоластика, что, безусловно, оказало кардинальное воздействие и на развитие науки, а точнее, на ее торможение и даже запрет. Представители схоластики, будучи богословами, собрали и систематизировали все известные до них как научные, так и богословские исследования, объединив их в единую систему с единственной целью: оставить это незыблемым на все последующие времена [32, т. 5, с. 361]. Целью схоластов было, с одной стороны, примирить догматы церкви и разум, а с другой — свести церковные догматы в единую систему. Таким образом, исключалась сама возможность появления чего-то нового.

Действительно, как указывает крупнейший специалист в области медицины профессор Л. Менье, «при таком положении вещей нет ничего удивительного в том, что в течение всего Средневековья не было сделано ни одного открытия, ни одной оригинальной работы. К тому же книги отсутствовали или были величайшей редкостью, вследствие чего и медицинское образование не могло не быть крайне элементарным» [18, с. 79-80].

Учитывая же господство западной средневековой церкви, эта «защита» науки от дальнейшего развития осуществлялась с помощью меча и костра. Все положения схоласты призывали брать на веру, попытки же дать им научные обоснования приравнивались к неверию и ереси. Они подчинили разум церковному авторитету, как и саму Библию. При этом одними из своих авторитетов они избрали Аристотеля и Галена, научные труды которых отныне стали последней точкой во всех областях знаний.

Тот же, кто не соглашался с теми или иными взглядами Аристотеля или Галена, объявлялся еретиком и подвергался сожжению. При этом даже доказательства положений Аристотеля или Галена схоласты проводили умозрительным, а не экспериментальным путем, что привело в конце концов к вырождению схоластики вообще и превращению ее в интеллектуальную софистику.

Церковь открыто объявляла любые научные или технические новшества грехом [14, с. 303]. Более того, изобретать что-либо новое считалось безнравственным [14, с. 303]. Управляемая церковью инквизиция нанесла страшные удары по развитию науки [30, с. 36-37].

Один из учителей церкви, выступая против теории о шарообразности Земли, писал следующее: «Возможное ли дело, чтобы люди были так безумны и верили, что хлеба и деревья висят по другую сторону неба вниз и что люди держат ноги выше головы» [1, с. 13].

Религиозное невежество Средневековья делало невозможным и развитие анатомии как фундамента всей медицинской науки. Врачей, занимавшихся вскрытием умерших, объявляли чародеями и уничтожали. Хирургия вообще не считалась наукой и заслуживала полного презрения. Любые попытки развития экспериментальной медицины также приравнивались к оккультной практике. Кроме того, эпоха Средневековья была временем безраздельного господства антисанитарии и эпидемий.

Средневековая медицина и средневековое учение церкви о святых

Величественное снаружи здание средневековой церкви зиждилось на бесчисленном количестве святых, требующих поклонения. «В долгий тысячедвухсотлетний период времени, протекавший с воцарения Константина до Реформации Лютера, поклонение святым и мощам исказило чистую и цельную простоту христианской религии. Духовенство знало по опыту, что мощи святых были более ценны, чем золото и драгоценные камни, поэтому оно старалось размножать эти церковные сокровища» [13, с. 616-617].

«Без всякого уважения к правде или правдоподобию оно стало придумывать имена для скелетов и подвиги для имен [19, т. 1, с. 410]. Славу апостолов и святых людей… оно омрачило религиозными вымыслами. К непобедимому сонму настоящих и первобытных мучеников оно присовокупило мириады мнимых героев… Но распространение суеверий было бы менее быстро и менее успешно, если бы духовенство не прибегало для укрепления веры в народе к помощи видений и чудес, удостоверявших подлинность и чудотворную силу самых подозрительных мощей» [5, т. 3, с. 318-319]. «Такие низменные страсти, как гордыня, корыстолюбие и мстительность, казалось бы, должны быть недоступны для небесных духов; тем не менее сами святые снисходили до того, что с признательностью одобряли щедрые приношения своих поклонников и грозили самыми страшными наказаниями тем нечестивцам, которые… не верили в их сверхъестественную силу» [5, т. 3, с. 321]. «Люди постоянно обращались к святым по самым бытовым поводам: за помощью в делах хозяйственных, семейных, общественных, надеясь на их участие в избавлении от болезней, разных бед и напастей. Постепенно сложился церковно-народный месяцеслов, где абсолютно органично соседствовали христианские и языческие представления о святых».

«Обычно утверждали, что останки чудотворных святых нужно погребать под главным алтарем и что заступничество таких святых имеет особенную власть и силу. Это привлекало тысячи и тысячи, чтобы увидеть чудеса, которые совершались здесь, или же заручиться заступничеством этого святого и почерпнуть пищу для своей души. Если путешественники или паломники были недостаточно щедры в своих дароприношениях, то возникало опасение, что их дело не будет воспринято этим святым. В течение шестого столетия возникли бесчисленные религиозные стремления в честь святых и введены бесчисленные праздники и торжества, чтобы они всегда проводились в воспоминание.

Обращение к святым в конце концов превратилось в такой всеобъемлющий обычай, что возникла опасность из-за множества забыть кого-либо из них. Календарь был так переполнен именами, что если восставал новый святой, то ему едва могли найти место, не отняв его у прежнего святого. Восток и Запад соревновались между собой, чтобы умножить число имен святых. Однако Запад признавал лишь небольшое число святых Востока. Восток, со своей стороны, также отвергал многих святых западных церквей. Из этого множества святых мы можем воочию убедиться в распространении всеобщего идолопоклонства. Города, церкви, монастыри, ордена конкурировали между собой, кто из них привлечет к своим святым гробницам больше паломников. Слава какого-либо нового святого надолго останавливала посещение прежних мест, соответственно, отнимала их прибыль и доходы. Священники были поставлены перед необходимостью возобновить паломничество к святым и начинали измышлять новые и новые истории чудотворения, чтобы привлечь внимание народных толп» [19, т. 1, с. 574-575].

Это учение средневековой церкви о святых привело к представлениям средневековой медицины о целительной силе мощей, амулетов, талисманов и т.д., которые широко проповедовались на медицинских факультетах.

Средневековая медицина и учение средневековой церкви о душе

Одним из центральных учений, не имеющих места ни в Библии, ни в апостольский период церкви, разработанных в эпоху Средневековья, было учение о бессмертии души.

Само понятие бессмертия души было сильно развито во многих языческих верованиях и особенно в греческой философии, последователи которой хотели научить людей не бояться смерти, которую они называли «роковым ударом, прекращающим нашу жизнь и избавляющим нас от житейских невзгод». «Они пришли к убеждению, что, так как ни одно из свойств материи не может быть применено к деятельности ума, то, стало быть, человеческая душа есть такая же субстанция, которая отлична от тела, чиста, несложна и духовна, что она не может подвергаться разложению и доступна для гораздо более высокой степени добродетели и счастья после того, как она освободится от своей телесной тюрьмы. Философы, шедшие по стопам Платона, вывели весьма неосновательное заключение: они стали утверждать не только то, что человеческая душа бессмертна в будущем, но и то, что она существовала вечно, и стали смотреть на нее как на часть того бесконечного и существующего самим собою духа, который наполняет собой и поддерживает вселенную» [5, т. 2, с. 30-31].

Исходя из этого учения, церковь вывела правило, что для победы над грехом, освобождения души необходимо умертвить плоть, выказывая ей всяческое пренебрежение, и учила этому через подвластные ей университеты.

В Средневековье вообще медицина считалась второстепенной наукой по сравнению с теологией, так как ставила себе задачей «излечение бренного тела» [25, с. 128-129].

«Культ здорового красивого тела, земных радостей, который был характерным для мировоззрения античных греков и римлян, сменился культом «умерщвления плоти». Все, что делает жизнь радостной, светлой, — от дьявола» [2, с. 53]. Эти идеи широко пропагандировались на медицинских факультетах средневековой Европы будущим врачам: «св. Иероним не стриг волос… и постился до того, что глаза его становились мутными, а кожа отвердела, как кремень; св. Макарий 6 месяцев спал в болоте и боролся со страстями тем, что давал свое тело кусать насекомым; св. Пахомий в продолжение 15 лет не спал лежа; св. Авраамий 50 лет не умывался; св. Евпраксия дрожала при мысли о купанье, а св. Симеон 30 лет стоял на столбе, приковав себя к нему цепью, и постоянно отдавал земные поклоны. Один из посетивших его попытался определить их количество, насчитал 1240 подряд и сбился со счету» [12, с. 28].

Идеалом для человека Средневековья был монашеский образ жизни. Но что он представлял собой? Вот какие, например, требования выдвигал к монахам бенедиктинский устав. «Монах, — говорится в этом сочинении, — не должен рассуждать даже о своих собственных родных. Его лицо не должно быть ни грустным, ни веселым: оно должно всегда сохранять холодное спокойствие человека, наполовину уже погрузившегося в могильный покой». «Пусть всякий монах, — говорит в заключение автор, — будет подобно Мелхиседеку, без отца, без матери, без родных. Пусть он не призывает на земле ни отца, ни матери; пусть он считает себя одиноким, а Бога — своим отцом. Аминь. Слава Иисусу Христу. Аминь» [8, с. 17-18].

Исходя из этих же положений о необходимости победы над плотью, население средневековой Европы принимало ванну нередко всего 2 раза в год, считая, по наущению церкви, что забота о чистоте тела является угождением плоти, а это являлось грехом! Монастыри прямо говорили о том, что отсутствие заботы о состоянии тела умерщвляет греховную плоть, и рассматривали нечистоту и связанные с ней страшный дискомфорт и заболевания как испытания. Следствием такого отношения к нечистоте и попранию элементарных гигиенических норм была страшная антисанитария домов и улиц средневекового города. И медицинские факультеты не только не боролись с этим, но и, напротив, всячески поддерживали эти идеи.

При изучении особенностей средневековых европейских городов всегда бросается в глаза серость и мрачность их домов. Эта мрачность и серость средневековых городов в целом и домов в частности объяснялась учением церкви о Божьем суде, в контексте которого радоваться в этой жизни нечему, надо только тосковать о своих грехах и жить в ожидании Божьего наказания. «И в этом-то именно и заключался самый тяжелый недуг религиозного сознания, обращавшегося теперь к Богу только с чувством ужаса… образ Искупителя померк, и на его месте осталось только видение ужасного апокалипсического судьи... Завет Христа, столь богатый надеждами и упованиями в первые века христианства, теперь сделался символом страха и ужаса. Италия мучилась им не меньше, чем весь остальной христианский мир. Произведения первых итальянских мозаистов свидетельствуют об их религиозном ужасе ничуть не меньше, чем беспокойные скульптурные изображения французских романских церквей… даже в тех мозаиках, которые принадлежат к эпохе возрождения византизма, вызванного аббатом Дидие во времена Григория VII, преобладающей чертой является всегда страх. В церкви Сант-Анджело-ин-Форми близ Капуи на картине, помещенной над центральным порталом, изображен Иисус Христос, одной рукой подающий своим ученикам хлеб и вино, а другой — проклинающий осужденных в последний день; и даже распятый Иисус Христос во фризах главного нефа склоняет к своей матери лик, дышащий угрозой. Угасли последние лучи евангельской любви. И вот снова всюду появляется на золотом фоне абсид, в Пизанском соборе, так же как и в Монреальском, во Флорентийской крещальнице, так же как и в Латеране, напыщенный Христос, восточный деспот, с неподвижным и жестким взглядом, суровый и строптивый Бог, на груди которого христианство не решается больше преклонить свою главу» [8, с. 37-39].

Средневековая церковь, папство, по образному выражению проф. Жебара, «производит впечатление подобное тому, что испытывается при виде церкви св. Петра в Риме: неумолимая правильность плана, равномерный свет, падающий из купола, роскошная орнаментация парализуют всякий непосредственный порыв благочестия… Здесь душа, утомленная блеском храма и обрядов, тщетно пытается взмахнуть крылами, чтобы подняться в бездонную синеву неба: огромный блестящий купол заграждает ей путь, и, подобно птице с разбитыми крыльями, она падает на землю, на холодные мраморные плиты алтаря» [8, с. 3-4]. Напоминает эта картина и состояние средневековых университетов.

Одновременно с этим, исходя из созданного ею учения о бессмертии души, средневековая церковь объявила кровь вместилищем души, и потому любое ее пролитие, хотя бы и в медицинских целях во время операции, объявлялось греховным, отсюда возник запрет на развитие хирургии. Вместе с тем вследствие развития языческих представлений и учений о бессмертии души проникло в церковь и языческое учение о том, что, употребляя кровь животных или людей, человек якобы получает их силу. Поэтому в средневековых рецептах кровь различных животных входит в компонент «лекарственных» препаратов.

Заключение

Таким образом, отсутствие развития медицинских факультетов средневековых университетов было обусловлено господством средневековой церкви и ее небиблейских догматов о бессмертии души, поклонении святым, властью священников, противопоставлением веры и науки и т.д., которые, с одной стороны, делали развитие медицинской науки и образования невозможным в принципе, а с другой — заменяли само понятие науки и образования проповедованием грубых суеверий.

Понятия и принципы преподавания на медицинских факультетах средневековых университетов просуществовали тысячу лет, пока не началась Великая Реформация, когда в 1517 году в Германии Мартин Лютер провозгласил необходимость возврата церкви к чистоте библейского учения, отказу от языческих верований и искажений, проникших в церковь и умы людей, отказа от суеверий и не противопоставления веры и науки.

Принятие учения Реформации народами Западной и Северной Европы привело к крушению института средневековой церкви и поддерживаемых ею феодальных отношений и как следствие этого — к краху схоластики, развитию свободы совести и свободы слова, небывалому расцвету экономики и науки, ознаменовавшемуся появлением подлинной медицинской науки, образования и совершением выдающихся открытий. А народы Южной Европы, отвергнувшие учение Реформации, продолжали жить в темном Средневековье с его схоластической медициной и средневековой сущностью университетов еще несколько столетий. И на сегодняшний день страны, принявшие Реформацию, такие как Швеция, Норвегия, Дания, Германия, Швейцария, Великобритания, США, Канада, Австралия, являются передовыми странами мира, в том числе в области развития медицинской науки и образования.

Базовые принципы, заложенные Реформацией в системе университетского образования, такие как свобода совести и свобода научных исследований, являются до сих пор краеугольными принципами высшей школы.

Список литературы

Список литературы находится в редакции