Газета «Новости медицины и фармации» №1 (745), 2021

Западноевропейская медицина Средних веков, начинающаяся с 476 года — года падения Западной Римской империи и продолжающаяся до 1517 года — года начала Великой Реформации, относится, с одной стороны, к наиболее длительному этапу в истории медицины и одновременно с другой — к наиболее статичному периоду во всей медицинской науке [14, 18]. И действительно, мы не найдем другого периода, в котором бы в течение тысячи лет уровень медицинских знаний не обогащался принципиально новыми достижениями; даже напротив, в самом конце эпохи Средних веков мы наблюдаем необыкновенный всплеск безраздельного господства в медицине суеверий и откровенно мистических представлений, апогеем чего становятся психические эпидемии Средневековья, не имевшие места более ни в одном из периодов истории человечества. Также мы не найдем более за всю историю медицины периода, в котором бы столь повсеместно господствовала антисанитария, как в жизни городов в целом, так и в личном быту жителей того времени, вне зависимости от их социального происхождения. Период средневековой медицины являет пример и периода с самой низкой продолжительностью жизни и одновременно с самыми высокими показателями детской смертности, голода и алкоголизма. И это все происходит при безраздельном господстве во всех сферах жизни тогдашнего общества средневековой церкви и ее идеологии [9; 23, т. 4]. Потому только с учетом этого мы можем понять и объяснить такие особенности медицины средневекового города.

Учитывая вышесказанное, целью нашего исследования стало изучение роли и места религиозных и философских представлений в истории средневековой западноевропейской медицины. И первое в этом контексте исследование посвящено анализу санитарно-эпидемиологического состояния средневекового города и особенностям домашнего быта его обитателей.

Отсутствие канализационной и водопроводной системы

В отличие от городов античного мира, располагавших прекрасными водопроводными и канализационными системами, охватывавшими практически весь город, города в эпоху Средневековья, включая и столицы государств, вообще не имели данных систем. Редко какие дома во дворах имели колодцы, и поэтому за водой ходили чаще всего к городскому фонтану [25, с. 45]. Первые водопроводы начинают строиться в Европе только в XV веке, то есть только через тысячу лет с момента крушения античного мира [12, 21]. Более того, «отхожие места были далеко не в каждом доме. Грязную воду и твердые отбросы выливали в специальные ямы для нечистот, которые опорожнялись время от времени» [25, с. 45]. Поэтому нечистоты обычно выбрасывались прямо на улицу. Первые водосточные канавы появляются только в XIV–XV вв., да и то лишь в крупных городах [25, с. 53-54].

Антисанитария улиц средневекового города

Средневековый город не только не имел канализационной системы — в нем вообще не проводилась уборка мусора. Более того, отсутствовали элементарные баки для его сбора, и все помои выбрасывались прямо на улицу, на тротуар и проезжую часть [9, с. 12]. Или, в лучшем случае, в реки или во рвы [25, с. 53]. «Служба мусорных повозок была организована в Париже лишь в XIV веке, в Амьене — в XV веке» [25, с. 53]. «В средневековой Европе весь мусор и пищевые отходы горожане выбрасывали прямо на улицы» [22, с. 183]. Средневековые хроники сохранили нам многочисленные документы, рассказывающие о состоянии центральных улиц самого Парижа, одного из крупнейших средневековых городов. В одном из этих документов описывается, как во второй половине XIV века на улице Святой Женевьевы мясники прямо на улицу выбрасывали потроха животных, которых забивали, отчего на и без того грязной улице воцарился сильнейший смрад. В начале XV века хроники живописно повествуют о том, что площадь Мобер, один из центральных перекрестков средневекового Парижа, была буквально завалена мусором [20, с. 47-48]! В конце XV столетия «жители города Рейилингена уговаривали императора Фридриха III (1440–1493) не приезжать к ним, однако он не послушался и едва не погиб в грязи вместе с лошадью [25, с. 53]. Тот же император, несмотря на аналогичные предостережения жителей Тутлинга, при посещении их города увяз вместе с лошадью в грязи, которая доходила до ляжек его коня [3, с. 36]. «Канцлер императора Карла IV Иоганн фон Неймаркг жалуется, что в Нюрнберге из-за постоянного дождя на улицах образовалась такая масса грязи, что верховым стало небезопасно ездить, потому что либо лошадь упадет в глубокую грязь и «замарает верхового, как свинью, в вонючей уличной грязи», либо его забрызгают грязью другие лошади» [3, с. 36]. Проблема заключалась и в том, что улицы средневековых городов до XIV века не мостились. «Только в особенно важных случаях улицы средневекового города закидывались щебнем или устилались соломой, причем каждый из городских обывателей покрывает соломой часть улицы, прилегающую к его жилищу. В обычное время, до появления мостовых, накидывались камни и деревянные обрубки только на уличных перекрестках. Камни разбрасывали друг от друга на расстоянии человеческого шага, так что переправа через такие места напоминала переправу через широкий ручей или непросыхающую лужу в современной деревне» [9, с. 12]. Недаром в хронике города Аугсбурга Буркард Цинк писал, что «во всякое время повсюду в городе было грязно. <…> В некоторых местах улиц были сделаны деревянные настилки для перехода» [3, с. 33].

В осенне-весенний период вследствие выпадения осадков улицы превращались в настоящие реки помоев и зловонные стоячие болота, что служило прекрасной средой для формирования очагов инфекций. Примечательно, что если дожди даже «выпадали на какой-либо праздник, то монахи ближнего монастыря откладывают назначенные заранее церковные процессии по случаю «уличной грязи» [9, с. 11]. Так, к примеру, в договоре, «который заключило между собой в 1318 г. во Франкфурте-на-Майне духовенство церквей св. Варфоломея и св. Леонарда, между прочим, стоит, что члены этой последней корпорации только тогда должны были являться в собор для совместного празднования известных праздников, когда это позволяла погода и «уличная грязь». В четырнадцатом веке, чтобы сделать возможным передвижение по улицам во время франкфуртской ярмарки, приходилось предварительно (только для такого случая!) вывозить нечистоты из города и местами устилать улицы соломой» [3, с. 36].

Добавляло грязи и то, что «бывало, что по улицам разгуливали свиньи и всякий домашний скот» [9, с. 11]. Дело в том, что «почти каждый, даже мелкий горожанин держал в стойле корову или хотя бы козу и откармливал одну или нескольких свиней. Содержание этих домашних животных не требовало больших забот; городской пастух выгонял их на общее поле или в лес на желуди и буковые шишки, между тем как их владелец мог спокойно продолжать свою промышленную деятельность. Свиней пускали беспрепятственно бегать по всему городу. По-видимому, долгое время не обращали внимания на то, что свиньи (как сказано в одном постановлении франкфуртской думы) часто подолгу простаивали перед чужими дверьми. Во Франкфурте в XIV веке вместо «на площади Золотых Щипцов» (около проезжей улицы) говорили просто «на свином навозе». Прогресс сказывается в том, что свиньи лишаются такой свободы. Но как раз известия об этих прогрессивных мероприятиях бросают яркий свет на прежнее положение вещей. В 1410 г. в Ульме издается распоряжение выпускать свиней только в полдень, от одиннадцати до двенадцати, и ни в какие другие часы дня или ночи. Из нюрнбергских полицейских распоряжений XV века о «содержании свиней» мы узнаем, что из гигиенических соображений и потому, что город вообще славится своей хорошей полицией и порядком, и потому, что это возбуждает неудовольствие не только горожан, но и князей, сеньоров и других знатных приезжих, горожанам отныне воспрещается выгонять свиней перед домами, на мостовую и общественную площадь. В Регенсбурге в 1452 г. дума издала распоряжение по случаю процессии тела Христова «чтобы каждый вывозил из города навоз, а у кого перед домом грязно, немедленно постелил соломы и через неделю вывез навоз». В 1481 г. во Франкфурте было совсем воспрещено держать свиней, а разрешено только в Саксенхаузене и в Новом городе; в 1553 г. франкфуртская дума предписывает казначею, так как масса свиней бегает по улицам и портит воздух, заплатить живодеру, чтобы он убивал на улицах собак и свиней. В Бреславле лишь в 1495 году было воспрещено пускать свиней по улицам. Нередко прибегали к ограничению числа свиней, которых имел право держать каждый горожанин» [3, с. 38].

На улицы средневековых городов выбрасывались, помимо помоев, и трупы умерших домашних животных! Недаром в средневековых городах были специальные работники, «которые каждый день ходили с чаном и смотрели, не выбросил ли кто мертвую свинью, собаку или кошку, гниющих кур или крыс; когда они их находили, они подбирали их и уносили в чане за ворота, чтобы улица была чиста» [3, с. 40].

На картинах средневековых художников, изображавших городскую жизнь, наверняка вы с удивлением обращали внимание на странную обувь женщин и особенно мужчин: с загнутыми носами и неестественно длинную, чем-то напоминающую… маленькие лыжи [3, т. 2, с. 48-49]. Но если вспомнить ту жуткую антисанитарию, царившую на улицах городов, и то, что большинство улиц не мостили, и грязь, глина, смешиваясь с помоями, создавали буквально непроходимые «болота», то удивляться не приходится. В такой длинной обуви с загнутыми носами горожане даже не шли, так как было скользко и можно было запросто упасть, а скользили по непролазной грязи.

С этой же целью использовали специальные деревянные башмаки [3, с. 36]. «Эти башмаки играли роль современных галош и снимались с ног при входе в здание. Собственно говоря, эта дополнительная обувь вовсе не была башмаками, хотя и называлась так: она представляла собой просто деревянные подошвы, прикреплявшиеся ремнями к сапогу, напоминая, таким образом, древние сандалии. Знатных и богатых людей в случае особенно большой грязи носят на носилках» [9, с. 11-12]. «Сами члены городской средневековой думы, отправляясь на заседание, нередко должны были надевать деревянные башмаки; постановление 1441 г. предписывало им снимать их перед заседанием… И когда сидели в зале совета, деревянные башмаки стояли за дверью: тут можно было прекрасно сосчитать, сколько человек явилось на заседание» [3, с. 36]. Иногда, чтобы преодолеть уличную грязь, приходилось ходить на ходулях [3, с. 36]. Чистки улиц хотя и регламентировались городскими законами, но проходили весьма нерегулярно, о чем свидетельствует то, что еще в XVI веке, не говоря уже о более ранних временах, часто требовались специальные указы самого высокого уровня. Так, к примеру, «в 1562 г. по особому настоянию имперского маршала, по случаю коронования Максимилиана II, некоторые улицы нового города во Франкфурте-на-Майне и в Саксенхаузене были очищены от навоза» [3, с. 38].

Мощение первых улиц впервые в Европе происходит в Париже в конце XII века, в Праге — только в 1331 году, а в немецких городах в основном только к началу XV века появились первые мощеные улицы [25, с. 53]. При этом каждому горожанину вменялось в обязанность, чтобы улица перед его домом было замощена [25, с. 53].

Система сухих туалетов

Крайне неприглядной в средневековом городе была и система так называемых сухих туалетов, располагавшихся в небольших навесных башенках домов: фекалии попадали прямо на улицу, на головы идущих прохожих. Правда, богатые дома были оснащены специальными колокольчиками, предупреждающими прохожих о выбросе очередной партии фекалий на улицу. Все это не только приводило к отсутствию эстетичного вида улиц, но и способствовало возникновению эпидемий и их поддержанию.

Антисанитария средневекового дома

Средневековые дома строились без какого бы то ни было учета элементарных гигиенических норм. Вследствие узких и кривых улиц, маленьких узких окон солнечный свет практически не попадал ни на улицы, ни в дома [25, с. 88; 22, с. 183]. Нависавшие же вторые этажи домов вообще создавали на улицах полумрак даже в ясный солнечный день. Это способствовало снижению естественного иммунитета, развитию рахита, заболеваний глаз. В средневековом доме вследствие отсутствия системы водоснабжения не только отсутствовали ванны, но и сама уборка дома, в котором к тому же часто жили и домашние животные, проводилась крайне редко. «Во время уборки не следовало расходовать слишком много воды, так как если поблизости не имелось колодца, надо было отправлять служанку за водой на реку, к общественному источнику, где ей приходилось долго стоять в очереди. Однако вынос помоев и мусора порождал еще больше проблем, почти неразрешимых для подавляющего большинства парижан. В домах не всегда имелась уборная или выгребная яма. Обычно грязную воду выливали в желоб, выходивший на улицу!» [20, с. 231].

Дома буквально кишели насекомыми, и в первую очередь блохами [20, с. 233].

Средневековые хроники многократно упоминают о страшной антисанитарии не только домов горожан, но и королевских замков! Ибо в замках также «мылись не слишком часто, и в комнатах водилось множество насекомых. Луи Пойон, врач и советник Генриха II, рассказывает про одного из представителей герцога Эркюля Феррарского, в 1528 году приехавшего в Фонтенбло для переговоров о браке своего господина с Рене Французской. Высокий гость всю ночь не мог уснуть из-за кусавших его клопов, вшей, блох и мух, а также из-за бегавших по комнате крыс» [11, с. 195].

Отсутствие элементарной личной гигиены

Обычно понятие Средневековья ассоциируется у нас с понятиями прекрасной дамы и неотразимого рыцаря. Однако действительность была совершенно иной. Дело в том, что люди Средневековья, включая и самых высокопоставленных вельмож и королей, мылись… один-два раза в год! Ни о каком утреннем умывании, чистке зубов не было и речи. Общественные бани, столь популярные в античную эпоху, в Средневековье исчезают [21, с. 79].

«Баня — столь характерное явление греко-римского мира — стала в Средние века редкостью. Общественными банями (типа римских терм) западное Средневековье практически не пользовалось, во всяком случае, до XIII века, да им и не было места в условиях, когда общественная жизнь резко сократилась. Не было бань и в частных жилищах, пожалуй, только в некоторых монастырях строились помещения для мытья: так, в Клюнийском аббатстве в XI веке существовала дюжина деревянных клетушек, служивших умывальнями» [25, с. 45]. Общественные бани начинают в Европе вновь появляться в Париже в конце XIII века, но они отличались весьма низким гигиеническим состоянием, а также тем, что мужчины в них мылись одновременно с женщинами [25, с. 45], что негативно сказывалось и на уровне нравственности населения, и на распространении инфекционных заболеваний.

История нам сохранила многочисленные свидетельства того, что даже монахи в монастырях — местах наибольшего просвещения в эпоху Средневековья — не только редко мылись, но и наказывали того, кто мылся чаще! Так, «цистерцианцы отлучали от причастия того, кто мылся без разрешения (но речь здесь шла об общественных банях, пользовавшихся дурной репутацией). Картезианцам запрещалось купаться в реках и прудах (то есть опять-таки публично, тогда как они имели воду в кельях). Монахам Монте-Кассино позволялось мыться только в крайних случаях, для чего требовалось разрешение генерального капитула! Пожилые монахи конгрегации Бурсфельда ходили в баню четыре раза в год, а молодые — два раза. Монахи Гирсау мылись два раза в год. В других местах мылись на Рождество, на Пасху и Пятидесятницу» [17, с. 136-137].

Весьма и весьма часто не проводились элементарные гигиенические процедуры после отправления естественных надобностей. Вот типичная сцена, оставленная нам той далекой эпохой. «Именно на берегах этого ручья люди всех возрастов и обоих полов ежедневно платят дань, которую на них налагает пищеварение. Вот каков церемониал, соблюдаемый в этих случаях: сначала размещаются так, чтобы не быть повернутым ни на восток, ни на запад; задирают и спускают белье и одежды, которые покрывают испражняющиеся части тела; приседают, поставив локти на колени и подставив ладони под голову; испражнение произошло, одеваются, не воспользовавшись ни тряпками, ни бумагой; смотрят на содеянное и уходят» [10, т. 1, с. 97].

Одежда стиралась также весьма редко, и поэтому можно себе только представить, какой запах царил на балах, не говоря уже о домах простолюдинов. И конечно же, обильно применяемые духи и использование распространенного тогда такого косметического средства для кожи, как масло, на которое затем наносилась в изобилии пудра, что считалось в высшем обществе эталоном красоты, не решали эту проблему. Все это служило источником многочисленных кожных заболеваний, заболеваний желудочно-кишечного тракта и легких. Обычай частой смены грязного белья и устройство горячих бань начали входить в европейский обиход вообще только во времена Крестовых походов как в Палестину, так и в Испанию, когда их участники увидели высокую личную гигиену арабов [8, с. 229]. «В период раннего Средневековья европейцы умывались только холодной водой, и то лишь изредка, а платье носили до тех пор, пока оно не приходило в ветхость» [8, с. 229].

Недоброкачественное питание

Средневековые рынки были лишены элементарных санитарных норм. И хотя при въезде в город привозимые товары проверялись представителями городских властей, которые, например, «худое вино, худое пиво выливали на дорогу, дурной хлеб уничтожали, а с хлебником поступали весьма сурово: его кидали в реку» [9, с. 24], мясо, овощи, фрукты продавались на грязных прилавках, а сами базары представляли собой такие же грязные и зловонные улицы, с той лишь разницей, что на базарах продавались еще и живая птица, рогатый скот, фекалии которых никто и не думал убирать. Если же учесть, что продукты практически не мылись, кулинарная обработка проводилась должным образом далеко не всегда, все это способствовало широкому распространению кишечных заболеваний, и в первую очередь дизентерии [14, c. 223]. О качестве продаваемого товара в эпоху Средневековья и средневековых представлениях о его качестве говорит хотя бы такой факт, что вплоть до XIII века для улучшения качества пива в бочки принято было класть веревку повешенного.

Детская смертность

Средневековье — это эпоха небывалого роста детской смертности. Страшная антисанитария средневековых городов и домов, отсутствие личной гигиены родителей, отсутствие гигиены при уходе за ребенком, недоброкачественное питание, гиповитаминозы, отсутствие лечения приводили к огромному проценту детской смертности или ранней инвалидизации детей [14, с. 226].

Алкоголизм

Алкогольные напитки употреблялись с очень раннего возраста, причем употребление воды в те времена не было распространено, учитывая же, что пища была по преимуществу весьма жирной и очень соленой, можно только предполагать, какое количество алкоголя при этом употреблялось. Для примера отметим, что, согласно средневековым хроникам, употребление литра вина за обедом считалось умеренным потреблением [21, с. 67].

«Пили много. По полтора литра вина или пива ежедневно на человека. В разных областях были свои любимые напитки: во Франции — вино, в Нормандии — яблочный сидр, в Англии — эль (ячменное пиво). Варварские вторжения вызвали запустение виноградников к северу от Альп: разведение винограда в Южной Англии, Северной Франции, Баварии и Швабии (где римляне насадили виноградники) практически прекратилось. Но постепенно виноделие отвоевало свои позиции, и к 1200 году оно уже перешагнуло через Эльбу. Вино было нужно не только для трапез, но и для изготовления лекарств (вместе с оливковым маслом оно было по тем временам лучшим растворителем) и для церковных нужд: литургия не могла обходиться без вина. Виноградное сусло удовлетворяло потребность в сладком — привозимые с Востока сласти оставались предметом роскоши. Ячменное пиво (брага) было известно и в древности, но применение хмеля для пивоварения — открытие средневековья; первое достоверное упоминание о нем относится к XII веку. С XII столетия о пиве упоминают постоянно. В Англию пивоварение на основе использования хмеля проникает с континента довольно поздно — около 1400 года. Изготовление спирта в перегонных аппаратах было изобретено около 1100 года, но долгое время оставалось в руках аптекарей, видевших в спирте лекарство, дающее ощущение «теплоты и уверенности». Только в XIV веке итальянский ликер, изготовлявшийся из винограда и «солнечной росы», как в те времена говорили, сделался серьезным соперником вина и пива. В то же столетие научились гнать спирт и из перебродившего зерна, во второй половине XIV века уже приходилось принимать серьезные, но безрезультатные меры для борьбы с «водочным чертом», как окрестили спирт» [25, с. 68-69].

Так что «остается лишь догадываться, каких масштабов могло достигать бытовое пьянство» [21, с. 68].

Генетические аномалии

Улицы средневекового города были наполнены карликами и людьми с самыми разнообразными уродствами [14, c. 225]. Это было обусловлено длительной эндогамией деревенских общин и широким распространением до- и послеродовых травм [21, с. 73, 74]. Способствовала этим аномалиям и ранняя половая жизнь, что было распространено в то время. Так, было принято, что «девочки, достигшие 12-летнего возраста, и мальчики в возрасте 14–15 лет считались совершеннолетними, могли жениться и обзаводиться потомством» [21, с. 48].

Низкая продолжительность жизни

Средневековье характеризуется самой краткой средней продолжительностью жизни, составляющей около 30 лет [14, с. 224]. Это было обусловлено в первую очередь заболеваниями, причем не только инфекционного генеза, но и вследствие недоброкачественного питания, чрезмерного употребления алкоголя и хронического авитаминоза [21, с. 73].

«Средневековый рацион отличался от современного прежде всего недостатком белков (во всяком случае, рацион простых людей — крестьян и ремесленников; мясо ели сравнительно редко, во время праздников), а также сахара, который почти не был известен в Западной Европе, а мед не заменял его. К северу от Альп не знали оливкового масла, так распространенного в Греции и на Ближнем Востоке. Недостаточную питательность пищи обитатели средневековых городов и деревень компенсировали количеством: чувство сытости ассоциировалось с тяжестью в желудке, люди наедались, лишь когда желудок переполнялся. Особенно много потребляли хлеба. М. Руш (исследовавший рационы питания в ряде французских монастырей и светских вотчин) определяет ежедневное потребление хлеба монахами и светскими людьми к концу раннего Средневековья в 1,6–1,7 килограмма; по расчетам Э. Эштора, в более поздний период состоятельный горожанин съедал до одного килограмма хлеба ежедневно, солдату или моряку выдавалось до 700–750 граммов. Хлеб был преимущественно ржаным, невысокого качества. Кроме того, ели много каши, бобов (под чесночным соусом) и изредка сыр и рыбу (свежую, сушеную и соленую), доля овощей и фруктов в рационе тоже была небольшой. Из-за малого потребления свежих овощей в пище почти отсутствовали витамины А, В, Е, К и особенно С; не случайно отшельники, питавшиеся дикорастущими плодами, отличались долголетием.

Пище не хватало остроты: пряности стоили дорого, в обычной еде их заменяли соусами из чеснока, лука и всевозможных трав, а также уксусом и горчицей» [25, с. 67].

Массовый характер носило распространение рахитов в весьма тяжелых формах, полиомиелита, глаукомы, слепоты, немоты и глухоты [21, с. 73].

Огромным бичом Средневековья были и очень частые голодоморы, которые самым негативным образом сказывались на показателях здоровья отдельно взятого человека и общих демографических показателях общества. «Частые голодовки были бедствием средневековой Европы, особенно в городах, зависевших от ввоза продовольствия. Хроники описывают неурожайные годы, столь же бедственные, как и эпидемии. Накануне 1033 года, по рассказу бургундского монаха, историка Рауля Глабера (985–1047), Нормандия была охвачена столь страшным голодом, что люди питались лесными кореньями и травами, растущими по берегам рек, а кое-где голодающие нападали на путешественников, убивали и пожирали их или заманивали детей, чтобы съесть их. Они доходили до того, что вырывали трупы, и даже на рынках стала появляться вареная человечина» [25, с. 70].

Таковы были особенности санитарно-эпидемиологического состояния европейских средневековых городов, задыхавшихся в пыльном тяжелом воздухе, тонувших в зловонии, переносящих тяжелейшие эпидемии, жители которых слепли в темных комнатах, вкушали недоброкачественную пищу, и все это к тому же озарялось всполохами костров инквизиции, папскими интердиктами и анафемами, запугиванием муками ада, что прямо отражалось и на психическом здоровье средневекового жителя.

При этом такие особенности санитарно-эпидемиологического состояния городов Средневековья не были случайностью, они были неотъемлемой частью господствовавшей тогда церковной философии, одним из центральных учений которой было учение о бессмертии души.

Одним из центральных учений, не имеющих места ни в Библии, ни в апостольский период церкви и в корне противоречащих библейским представлениям о душе, было разработанное в эпоху Средневековья учение о бессмертии души [19, 22]. Само понятие бессмертия души было сильно развито во многих языческих верованиях, и особенно в греческой философии, последователи которой хотели научить людей не бояться смерти, которую они называли «роковым ударом, прекращающим нашу жизнь и избавляющим нас от житейских невзгод». «Они пришли к убеждению, что так как ни одно из свойств материи не может быть применено к деятельности ума, то, стало быть, человеческая душа есть такая же субстанция, которая отлична от тела, чиста, несложна и духовна, что она не может подвергаться разложению и доступна для гораздо более высокой степени добродетели и счастья после того, как она освободится от своей телесной тюрьмы. Философы, шедшие по стопам Платона, вывели весьма неосновательное заключение: они стали утверждать не только то, что человеческая душа бессмертна в будущем, но и то, что она существовала вечно, и стали смотреть на нее как на часть того бесконечного и существующего самим собою духа, который наполняет собой и поддерживает вселенную» [6, т. 2, с. 30-31]. Это учение стало одним из базовых и для обоснования поклонения святым [2, с. 246-247].

Исходя из этого учения, церковь также заключила, что для победы над грехом, освобождения души необходимо умертвить плоть, выказывая ей всяческое пренебрежение. Церковь провозглашает жизненным идеалом «аскезу — отречение от всего земного, язвы и раны расцениваются как лучшее украшение тела… впервые боль, болезнь и связанные с ними страдания стали расцениваться не как несчастье, препятствие для совершенной жизни, а как великое благо… из беды и неудачи болезнь превратилась во благо, поскольку по воле Господа ведет к благодати» [2, с. 144]. Так, к примеру, исходя из этой философии, епископ Кагора Маврилион «тяжко страдал в старости подагрой ног, но к этим болям он прибавлял себе большие мучения, а именно прикладывал к берцовой кости раскаленное железо, для того, чтобы еще больше увеличить страдания» [2, с. 157].

Потому «все, что кажется потворством телу, расценивается как источник дурных мыслей; соответственно, тело должно неизменно находиться под наблюдением и принуждением. Спать на земляном полу кельи, «как истинно кающийся грешник», носить одеяние из грубой и колючей, залатанной шерстяной ткани, добавляя к ней одну или две власяницы, разъедающие плоть, подниматься ночью, дабы бичевать себя розгами или железной цепью, — вот обычные их способы преодоления телесных слабостей» [10, т. 1, с. 41].

«Они, не колеблясь, терзают и наказывают свое тело, поскольку оно не заслуживает никакого уважения. Не будем говорить об элементарных гигиенических мерах, поскольку порой тело полностью предоставляется природе, содержится в отвратительной грязи и кишит паразитами. Для всех, кто стремится обесценить свою бренную оболочку, тело есть не что иное, как «море убожества», клоака, порожденная состоянием греховности; тело отвратительно, оно — средоточие пороков. «Я есть не что иное, как навоз; мне следует просить Господа нашего, чтобы по моей смерти тело мое бросили в сточную канаву, и оно было сожрано птицами и собаками. Не этого ли я должен желать как кары за мои грехи?» — восклицает Игнатий Лойола. Такому отношению к телу соответствовало осуждение радостей жизни. Все это вместе походило на закамуфлированную смерть. И потому тема гниения, запахов разложения, источаемых живым телом, достаточно часта в агиографической литературе: смерть уже присутствует при жизни» [10, т. 1, с. 37].

Так, «св. Иероним не стриг волос… и постился до того, что глаза его становились мутными, а кожа отвердела, как кремень; св. Макарий 6 месяцев спал в болоте и боролся со страстями тем, что давал свое тело кусать насекомым; св. Пахомий в продолжение 15 лет не спал лежа; св. Авраамий 50 лет не умывался; св. Евпраксия дрожала при мысли о купанье, а св. Симеон 30 лет стоял на столбе, приковав себя к нему цепью, и постоянно отдавал земные поклоны. Один из посетивших его попытался определить их количество, насчитал 1240 подряд и сбился со счету» [12, с. 28].

Исходя из этих же положений о необходимости победы над плотью, население средневековой Европы нередко принимало ванну всего 2 раза в год, считая, по наущению церкви, что забота о чистоте тела является угождением плоти, а это являлось грехом! Монастыри прямо говорили о том, что отсутствие заботы о состоянии тела, с одной стороны, умерщвляет греховную плоть, а с другой — рассматривали нечистоту и связанные с ней страшный дискомфорт и заболевания как испытания. Следствием этого намеренного средневекового отношения к нечистоте и попранию элементарных гигиенических норм была и рассмотренная нами выше страшная антисанитария домов и улиц средневекового города. Потому и тех, кто любил принимать ванну, изображали после смерти находящимися в аду [21, с. 79].

Эти понятия и принципы средневековой медицины просуществовали тысячу лет, пока не началась Великая Реформация, когда в 1517 году в Германии Мартин Лютер провозгласил необходимость возвращения церкви к чистоте библейского учения, отказа от языческих верований и искажений, проникших в церковь и умы людей, отказа от суеверий, фанатизма, от противопоставления веры и науки [23, т. 7]. Принятие учения Реформации народами Центральной и Северной Европы привело к крушению феодальных отношений, краху схоластики, развитию свободы совести и свободы слова, небывалому расцвету экономики и науки, ознаменовавшемуся подлинным появлением медицинской науки и совершением в ней выдающихся открытий [16, 18, 23]. В то же время народы Южной Европы, отвергнувшие учение Реформации, продолжали жить в темном Средневековье еще несколько столетий, и это отставание в развитии этих стран сказывается и по сей день.