Мобильная версия

Газета «Новости медицины и фармации» №4 (751), 2021

Аптека средневекового города и методы лечения эпохи Средних веков

Авторы: Опарин А.А.
д.м.н., профессор, заведующий кафедрой терапии, ревматологии и клинической фармакологии Харьковской медицинской академии последипломного образования, президент Украинской академии истории медицины, г. Харьков, Украина

Разделы: История медицины

Версия для печати

Окончание. Начало в № 3, 2021

Заклинания

«Традиция использования заклинаний в «научной» медицине вообще не прерывалась со времен античности. Христианские врачи (Александр Тралльский, Марцелл Эмпирик) переняли ее у знаменитых античных медиков. Все раннехристианские сборники рецептов содержат множество заклинаний и иных медицинских суеверий как греко-римского, так и ближневосточного происхождения» [2, с. 279]. Даже наиболее выдающиеся ученые того времени, в частности Константин Африканский и Роджер Бэкон, оправдывали применение заклинаний в медицине [2, с. 279]. К концу XI в. языческие по своей внешней форме заклинания сменяются христианскими. «В тексты старинных обрядов и заклинаний стала включаться христианская символика — элементы христианской мифологии и культа, предметы церковной утвари» [2, с. 375]. При этом «церковные формулы в точности подменяли прежние, языческие по своему назначению и сфере применения, и во многом походили на них по форме и содержанию» [2, с. 285]. Средневековая церковь разработала специальные благословения от каждой болезни и недуга. И если ранние церковные благословения и заклятия были краткими, то по мере утверждения христианской церкви в качестве государственной религии и вхождения в нее языческих верований заклятия «разрастаются, становятся все больше похожими на народные магические заклинания и заговоры» [2, с. 287]. Со временем кроме «традиционных обращений к Христу и Богоматери, к силе Креста, к святой Троице, к святым таинствам, к святым — патронам при болезнях средневековые благословения и проклятия включали в себя множество разнообразных суеверий, апокрифических сюжетов и имен, а также слов, знаков, выражений, позаимствованных из источников, вообще не имеющих отношения к христианству, например, из каббалистических заклинаний» [2, с. 288]. Так, к примеру, в одном из заклинаний от лихорадки следом за описанием крестных мук Христа идут слова из Каббалы и каббалистическая формула «Celar, celiar, celias», а за ней — литургическое воззвание: «Бессмертный Боже, помилуй раба Твоего» [30, с. 481, 483].

Особые заклинания церковь разрабатывает для изгнания бесов, и в этих формулах-заклинаниях мы также видим смешение христианских и языческих представлений: «Изгоняют тебя ангелы, изгоняют тебя архангелы, изгоняют тебя пророки, изгоняют тебя исповедники, изгоняют тебя апостолы, изгоняют тебя мученики, изгоняют тебя святые» [2, с. 292]. И затем следует детальное перечисление всех органов и частей тела, из которых изгоняются демоны. При этом демонов заклинали некой печатью Соломона и райскими реками [2, с. 293].

Также «в Средние века весьма распространенным был обычай записывать заклятия на кусках пергамента, дерева, и те превращались в своего рода амулеты. В записях христианских формул, где особенно важны персонажи, именем которых заклинается болезнь, часто ограничивались именно этими именами. Поэтому такие заклинания на амулетах часто представляли собой длинный бессвязный перечень священных имен, к примеру, такой: «Trinite + Agios + Sother + Messie + Emmanuiel + Sabaoth et Adonaz +Athanathos + Jesus + Pentagna» [2, с. 294].

Заклинания-амулеты

Особое средство как для профилактики, так и для лечения заболеваний представляли собой так называемые заклинания-амулеты, состоящие из набора непонятных слов, имен, порой просто аббревиатур, пришедшие в Европу из иудейской Каббалы. Их записывали на амулетах, чертили над входом в дом или колыбелью ребенка или просто произносили [2, с. 295, 296].

Так, магическая аббревиатура ANANISARTA (Antidotum Nazareni auferat necem intoxicationis sanctificet alimenta poculaque trinitatis. Amen) предназначалась для того, чтобы защитить от чумы. Популярными надписями на амулетах были также имена Бога и ангелов (иногда апокрифические) или их аббревиатуры. В Праге археологами был найден амулет ХІV в. с текстом заклинания, записанным на куске пергамента 10 × 4 см, против «пятидневной лихорадки»: «in nomine + patris + et filii + et spiritus sancti + In monte + Celion + requiescunt septem dormientes + Maximianus + Martianus + Malcus + Constantinus + et Dionisius + Seraphion + et Iohannes. Domine Jesu Christe liberare digneris hanc famulam Dobrozlauam a febribus quintanis. Pax + nax vax sit huic famule dei remedium. Amen».

Это заклинание обращено к семи спящим в Эфесе мученикам, являющимся якобы патронами лихорадки. При эпилепсии заклинание было обращено к так называемым трем святым королям (мудрецам), причем их имена были записаны на греческом, латинском и еврейском языках.

Также существовали особые тексты-обереги. Вот, к примеру, магический квадрат:

Это акростих-палиндром, который можно читать сверху вниз, слева направо и наоборот, при всех способах чтения смысл высказывания остается неизменным: «Сеятель Арепо содержит колеса со старанием». Центральные оси этого квадрата образуют крест со значением «держит» (tenet):

Из этих же букв магического квадрата можно составить идеограмму «Pater noster» («Отче наш») — название главной молитвы всех христиан.

«Весьма популярными были заговоры каббалистической традиции. Они могли быть очень краткими и известны под именем «абракадабр» (кстати, само это слово, попавшее в Европу, по-видимому, тоже из Каббалы, наделяется магической силой). Одними из самых распространенных были «слова», повторяемые определенное число раз в усекаемом виде» [2, с. 297]:

Вот, к примеру, формула для остановки кровотечения:

Примечательно, что во многих заклинаниях заклинатель, будучи уверен в своем авторитете и власти над болезнью, просто приказывает ей покинуть человека. При этом Христос, Дева Мария и святые представляются просто как посредники, в то время как реальная сила — у самого заклинателя, являющегося, по сути дела, магом [2, с. 302].

Заклинания-молитвы

В Средние века «существовало убеждение, что сила молитвы возрастает, если повторять ее три раза и более, в определенное время, например, рано утром, или в определенные дни — чаще в понедельник, среду, пятницу, при восходящей или при убывающей луне, в определенном месте. Следует предположить, что и христианской молитве придавалось значение «механически» действующего целительного средства типа заклинания или амулета. Как и в языческом заклинании, каждое слово молитвы представлялось магически «заряженным», поэтому важна была точность ее воспроизведения, и наоборот, искаженное воспроизведение изменяло «направленность» ее действия. Так, если «Pater noster» прочесть с конца, главная молитва христиан превратится во вредоносное заклинание-абракадабру (инверсия — один из важнейших колдовских приемов!), а если, отправившись воровать, читать эту молитву, всякий раз опуская в конце слово «Amen», бдительность хозяев будет усыплена, и они никогда не застигнут вора на месте преступления» [2, с. 303].

Так, особая целительная, а точнее, магическая сила приписывалась мессе. «По мнению прихожан, месса обладала магической силой, то есть могла воздействовать на реальность не хуже любого другого заклинания или магического действия. В этом смысле месса могла восприниматься как своего рода «производственная магия» [33, с. 441]. К примеру, считалось, что кольца, сделанные из монет, будучи положенными под алтарь, вылечивают от эпилепсии [2, с. 307].

Кровопускания и очищение желудка

Среди собственно медицинских методов лечения самыми популярными были кровопускания и очищение желудка [22, с. 77]. Это было обусловлено тем, что тогда господствовала гуморальная теория происхождения заболеваний, заложенная еще Гиппократом и Галеном, согласно которой заболевания возникают вследствие нарушения соотношения четырех жидкостей (кровь, слизь, черная желчь, желтая желчь), которые присутствуют в организме человека, и потому при наличии болезни необходимо выводить из организма избыток этих жидкостей. Поэтому кровопускания и слабительные назначались в неограниченном количестве для одного пациента, и мы можем только предполагать, к каким последствиям и как часто это приводило. Для лечения тех или иных заболеваний широко применялись и травы. Однако анализ рецептуры того времени показывает, что в значительном проценте случаев они не отвечали тем заболеваниям, от которых применялись, что, в принципе, было и не мудрено, ибо без знания анатомии, физиологии, патологической анатомии и патологической физиологии говорить о диагностике той или иной болезни невозможно в принципе. Вместе с тем накопленный практический опыт и наблюдательность позволяли единичным выдающимся врачам того времени ставить правильные диагнозы и проводить максимально возможные для того времени патогенетические связи. Так, в частности, в хрониках отмечено, что император Карл Великий умер от плеврита как осложнения тяжелой простуды [21, с. 75].

«При ампутациях делались попытки анестезии; для этой цели применялась губка, пропитанная опием, соком паслена, белены, мандрагоры, плюща, болиголова и латука и высушенная на солнце; при надобности эта губка, предварительно обмокнутая в горячую воду, вручалась пациенту для вдыхания ее испарений до наступления сна. Когда больной засыпал, производилась операция, после которой его пробуждали посредством губки, пропитанной уксусом» [15, с. 78].

Одновременно с этим необходимо подчеркнуть, что рецептура того времени не позволяла бороться с более-менее серьезными заболеваниями, давая возможность лечить, и то со многими оговорками, лишь нетяжелые проявления простуды, головной боли, воспалительных заболеваний выделительной системы и пищеварительного тракта.

Причины формирования особенностей средневековой медицины

Что же обусловливало то, что на протяжении тысячи лет средневековые города пребывали просто в ужасающем санитарно-эпидемиологическом состоянии, почему отсутствовала личная гигиена, почему практически совершенно не развивалась медицинская наука, пребывая в оковах грубейших суеверий и магии (ведь были же великие умы, почему же их начинания не получали никакого продолжения, да и сами они порой уходили в то же невежество, что и остальные); почему, наконец, медицина в Европе начинает бурно развиваться с XVI столетия, причем не во всей Европе, а именно в Северной (Германия, Англия, Швеция, Дания); почему медицина Италии и Испании, несмотря на наличие прекрасных ученых, дольше всего остается на позициях средневековых взглядов на болезнь? Кстати, только в Испании костры инквизиции продолжали гореть еще в первой трети XIX века [14, 15].

При исследовании этих важных вопросов мы подходим к тому, что формировало базу средневекового миропонимания, представлений, философии, что управляло умами людей долгие столетия, направляя и руководя всеми сторонами жизнедеятельности человека, а именно — средневековой церкви. Именно учения средневековой государственной церкви легли в основу тогдашней медицины, определив ее ведущие понятия, сформировав схоластику и на основе средневековых учений и догматов выработав принципы гигиены и лечения. Эти учения, в свою очередь, пришли в церковь из язычества. Ибо «когда при императоре Константине Первом (306–337) были сделаны первые шаги на пути превращения христианства в государственную религию, вместе с притоком в лоно церкви большого количества новообращенных веками практиковавшиеся народные обряды, заклинания, ношение амулетов, словом, все, от чего в течение первых столетий своего существования христианство себя тщательно оберегало, все более «легализуется» в повседневной жизни верующих» [2, с. 278].

Итак, какие же церковные учения сформировали средневековую медицину?

Средневековая медицина и учение средневековой церкви о болезни

Средневековая церковь связывала причины появления болезней с тремя основными факторами.

Первый — болезнь как наказание Бога за грехи людей. Проповедуя о немилосердном, суровом Боге, церковь учила, что за любую малейшую провинность Господь насылает на людей различные наказания, и в первую очередь болезни. Сами больные «стали воспринимать болезнь со смирением, видя в ней наказание или испытание, ниспосланное свыше Божественным Провидением, а в исцелении старались полагаться исключительно на волю всемогущего Творца» [2, с. 17]. Болезни, ниспосылаемые Богом, воспринимались людьми Средневековья как стрелы, сыплющиеся с неба на людей [2, с. 107]. «Болезни, посланные Богом, обрушиваются на человека — это представление долго сохраняло свою актуальность и после Средневековья» [34, с. 195-200]. Но так как Господь суров и всегда карает грешника, то обращаться за прощением и помощью к Нему напрямую нельзя. Для этого нужно, чтобы за человека кто-то походатайствовал перед Богом. И это могут быть, безусловно, только святые. Но чтобы добиться их лучшего расположения, к ним, в свою очередь, необходимо обращаться при помощи священников, молитвы которых святые якобы услышат быстрее. А для оказания почтения и уважения церкви надо сделать ей приношение [5, 16, 20].

Средневековая церковь также учила, что болезнь могут наслать святые, если человек неуважительно к ним относиться или работает в их праздник. Так, «св. Антоний мог покарать за это «огнем св. Антония» (эрготизм), святой Власий — болезнью горла и карбункулами, святой Витт — «болезнью св. Витта» (род истерии), святой Урбан — подагрой, святой Валентин — эпилепсией» [2, с. 104]. При этом многие святые проявляли весьма большую жестокость. Так, к примеру, св. Анно именем Христа ослепил женщину, усомнившуюся в его святости [2, с. 116].

Таким образом, для излечения болезни необходимо приносить дары в церковь, просить заступничества священников, молиться святым и совершать паломничества к их мощам, обладающим якобы чудодейственной силой. Отсюда происходят рассмотренные нами выше принципы лечения с помощью мощей святых, амулетов, талисманов.

Второй фактор — болезнь как одержимость злыми силами. Одной из самых мрачных страниц истории Средневековья является охота на ведьм. «Вероятно, в истории человечества нет главы более отталкивающей, чем та, где рассказывается о дикой вере в колдовство и о безжалостных наказаниях за него в Западной Европе за век перед началом Реформации и в последующее время. Во второй половине XIV века церковь и общество панически устрашились ведьм, и христианский мир вдруг мгновенно наполнился одержимыми, подчиняющимися непреодолимому влиянию сатаны. Эта мания из Рима и Испании распространилась в Бремен и Шотландию. Папы, юристы, врачи и деятели церкви всех уровней призывали к репрессивным мерам против ведьм, а протестовали в Средние века только жертвы, подвергаемые пыткам и погибающие на костре» [23, т. 6, с. 327].

Ведущий богослов средневековой церкви Фома Аквинский прямо писал «о сожительстве людей с бесами как о реальности, а также утверждал, будто старухи взглядом могут передать молодым некое злое влияние» [23, т. 6, с. 329].

По благословению папы пишутся целые трактаты об общении людей с бесами и о методах выявления этого. Так, в 1486 году монахами-доминиканцами инквизиторами Генрихом Инститорисом и Якобом Шпренгером, занимавшим видное место в ордене и в Кельнском университете, на основании буллы папы Иннокентия Восьмого создается труд «Молот ведьм», в котором авторы подробнейшим образом раскрывают виды колдовства и методы по обнаружению ведьм [23, т. 6, с. 330-332]. Эта книга была по праву названа «самым мощным орудием суеверия, когда-либо созданным людьми» [14, т. 3, с. 543].

«В самом заглавии, Malleus Maleficārum, используется слово женского рода «ведьма», потому что, по мнению авторов, именно женщины особо тяготеют к одержимости и ко вступлению в отношения с бесами. Они даже производят слово femina, «женщина», от fe и minus, то есть fides minus — «меньшая в вере». Они заявляют, что слезы, обман и коварство — сама суть женской натуры. Женщина обманывает, так как она сотворена из ребра Адама, а оно было изогнуто» [23, т. 6, с. 327].

Следствием этого было то, что, во-первых, психически больных людей объявляли одержимыми и или сжигали на костре, или подвергали тюремному заключению, где эти несчастные погибали, или оставляли в качестве предметов развлечений при дворах вельмож. Во-вторых, многие нервные заболевания, сопровождаемые различными тиками, также объявлялись признаками одержимости и требовали изгнания бесов из этих людей. В-третьих, малейшее необычное течение заболевания у женщины объявлялось следствием ее связи с бесами, и несчастную объявляли ведьмой, подлежащей сожжению на костре. Для дознания наличия одержимости приступали к пытке каленым железом, так как считалось, что она — самая эффективная. Для окончательного выяснения вопроса, одержима ли женщина или просто больна, наиболее часто использовались следующие два метода. Согласно первому, считалось, что если несчастная может удержать раскаленное железо в руках и пройти с ним несколько шагов, то она не одержима [23, т. 6, с. 333].

Другим методом выявления одержимости был следующий. Женщину бросали в реку с моста, и если она выплывала, то считалась одержимой и подлежала сожжению, а если тонула в реке, то объявлялось, что одержимой она не была [14].

Вследствие постоянного страха перед расправой, чинимой инквизиторами; вследствие пребывания в церковных тюрьмах, где инквизиторы чинили свои допросы и через которые проходил большой процент средневековых жителей; вследствие постоянных запугиваний вечными смертными муками; вследствие длительных изнуряющих постов, приводящих к нервному истощению, нервно-психические заболевания были очень широко распространены в эпоху Средневековья [14, с. 225].

Средневековая церковь также учила, что раз все земное находится во власти демонов, то их жертвами могут стать даже невинные младенцы и праведники [2, с. 113].

Таким образом, само понятие болезни, принятое в средневековой медицине, согласно учению папства, сводило болезнь или к Божьему наказанию, или к одержимости. И в том и в другом случае ни о каком подлинном медицинском понимании болезни, а следовательно, разработке методов диагностики и лечения заболеваний в принципе не было и речи. Медицина ограничивалась в лучшем случае, как указывалось выше, сохранившимися понятиями врачей античного времени.

Третий фактор — болезнь как следствие неблагоприятного расположения звезд, сглаза, родовых проклятий. Он был сформирован вследствие того, что со времен императора Константина Великого в учение западной церкви вошло много языческих верований [4; 16, т. 1, с. 300]. Потому и лечение болезней также не ограничивалось исповедью, молитвой и средствами, допустимыми с точки зрения церкви, но, как сетуют церковные авторы, сплошь и рядом соответствовало «обычаям язычников» [2, с. 19]. Это было, с одной стороны, обусловлено тем, что «поверхностная, формальная христианизация имела следствием тот факт, что уже крещеное (и даже не в одном поколении) население продолжало упорствовать в суевериях: языческое и христианское продолжали сосуществовать» [2, с. 24; 33, с. 45]. А с другой стороны, ассимилируя христианство, языческая культура стала создавать уже якобы «христианские представления». «Так рождаются, например, христианизированные формы целительной магии, многие формы культа святых, «христианские суеверия» [2, с. 26]. И как в языческие времена, болезнь стали связывать с неблагоприятным расположением звезд и проклятиями. Так, «из проповедей, обличающих невежество и грехи прихожан, или «покаянных» книг, содержащих перечень церковных покаяний за прегрешения, мы узнаем, что в обыденной жизни возникновение болезней или внезапную и непонятную смерть, рождение детей-уродов и разные другие несчастья средневековый человек объяснял воздействием колдовства, «дурного глаза», вредом со стороны мертвых, «стрелами» эльфов, домовых и других сказочных существ, населявших, согласно народной мифологии, весь окружающий мир, и тщательно оберегал себя от их воздействия при помощи далеко не христианских ритуалов, амулетов, наговоренных трав и «магических» предметов» [2, с. 19].

К таким заболеваниям, которые средневековая церковь считала наколдованными, относились: «острые психозы, параличи, потеря памяти, заикание, импотенция, медленно текущие заболевания с неясной локализацией симптомов» [2, с. 80].

Средневековье также верило в силу сглаза при насылании болезней. При этом теми, кто обладал такой силой, по воззрениям средневекового общества, были одинокие старухи, бездетные женщины, женщины в период менструации, люди с врожденными уродствами, а также те, кто совершил убийство и был замечен в сексуальных извращениях. Весьма опасным считался и завистливый взгляд [2, с. 83, 84]. Верили также, что «душа старой женщины чаще бывает исполненной зла, от чего сам взгляд ее становится ядовитым и опасным, особенно для детей, чье тело еще нежно и легко уязвимо» [2, с. 85]. Кстати, эти суеверия процветают и в наши дни. И, в частности, многие родители предпочитают завешивать при прогулках коляски своих детей, чтобы чей-то недобрый взгляд не сглазил их. Таким образом, для лечения болезней прописывались самые настоящие магические рецепты с применением зубов дракона, толченых крыльев летучей мыши, плесени, взятой с погребальных плит, и воды, набранной в лунную ночь.

Народное суеверие также приписывало появление болезни нарушению различных примет. Так, к примеру, болезнь может наступить, если плевать в огонь (тогда появятся волдыри на языке), бросать в огонь повязку, снятую с раны (тогда рана обязательно воспалится) [2, с. 101].

Исходя из вышеизложенных представлений о болезни, лечение заболеваний собственно медицинскими средствами считалось тяжким прегрешением, ибо получалось, исходя из воззрений средневековой церкви, что врач препятствует деяниям Бога, наказывающим или допускающим наказание для человека. В связи с этим весьма интересным является предисловие, написанное к «Фармакопее», составленной безымянным монахом Лоршского монастыря в самом конце VIII столетия и содержащей 282 рецепта врачей Античности. В этом предисловии, возражая «тем строгим христианам, которые считали любую болезнь проявлением божественной воли и потому отрицали какое бы то ни было врачебное вмешательство в планы Господа, он объявил, что лечение избавляет от страданий, а потому является ни чем иным, как проявлением подлинно христианской любви к ближнему» [21, с. 78]. С другой стороны, болезни, вызванные проклятием и другими действиями колдовских сил, подлежали лечению также священниками, «поскольку всякое колдовство и борьба с ним относятся к компетенции церкви» [2, с. 80].

Таким образом, врачу в любом случае не оставалось места в терапии заболеваний, прерогативу лечения которых взяла на себя средневековая церковь, тем самым еще более распространив свое влияние.

Средневековая медицина и учение средневековой церкви об образовании

Как известно, удерживать в повиновении легче всего темных и безграмотных людей. Хорошо понимала это и средневековая государственная церковь, являвшаяся самым крупным феодалом, владеющим около одной трети всех обрабатываемых земель Европы. И потому для удержания этого своего положения она, с одной стороны, сеяла в умах людей самые дикие религиозные суеверия, а с другой — всячески боролась с любым образованием и просвещением. Просвещению «долго противилось духовенство. Оно обыкновенно восставало в том случае, когда какой-либо город или какая-либо владетельная особа основывали школу» [9, с. 52]. Мы не найдем за всю историю человечества более темного времени, чем Средневековье. Как отмечал крупнейший историк Средневековья профессор Филипп Шафф, «Средние века» и «темные века» — термины-синонимы» [23, т. 4, с. 372]. Не только простолюдины, но даже дворяне и священники не умели в подавляющем большинстве случаев писать или читать по слогам. Более того, многие священники даже не знали молитвы «Отче наш» [23, т. 4, с. 372].

При этом библиотеки при монастырях — самых больших их хранилища насчитывали всего не более 6–12 книг [23, т. 4, с. 373].

Университеты средневековой Европы являли собой скорее не центры знаний, а рассадники суеверий. И чем больше церковь контролировала тот или иной университет, тем это было сильнее выражено.

Основой средневековой науки была схоластика, что, безусловно, оказало основное влияние и на развитие науки, а точнее, на ее торможение и даже запрет. Представители схоластики, будучи богословами, собрали и систематизировали все известные до них как научные, так и богословские исследования, объединив их в единую систему с единственной целью — оставить это незыблемым на все последующие времена [23, т. 5, с. 361]. Целью схоластов было, с одной стороны, примирить догматы церкви и разум, а с другой — систематизировать церковные догматы в единую систему.

Таким образом, сама возможность появления чего-то нового исключалась в принципе. Учитывая же господство западной средневековой церкви, эта «защита» науки от дальнейшего развития осуществлялась с помощью меча и костра. Все положения схоласты призывали брать на веру, попытки же дать им научные обоснования приравнивались к неверию и ереси. Они подчинили разум церковному авторитету, которому ими была подчинена и сама Библия. При этом одними из своих авторитетов они избрали Аристотеля и Галена, научные труды которых отныне стали последней точкой во всех отраслях знаний [23].

Тот же, кто не соглашался с теми или иными взглядами Аристотеля или Галена, объявлялся еретиком и подвергался сожжению [2, 15]. При этом даже доказательства положений Аристотеля или Галена схоласты проводили умозрительным, а не экспериментальным путем, что привело, в конце концов, к вырождению схоластики вообще и превращению ее в интеллектуальную софистику [23].

Церковь открыто объявляла любые научные или технические новшества грехом [14, с. 303]. Более того, изобретать что-либо новое считалось безнравственным [14, с. 303].

«Церковь постоянно держала врачей в своей власти, и врач, безразлично — верующий или нет, лишался права практики в случае пропуска исповеди у своего духовника, совершавшейся каждые три дня.

При таком положении вещей нет ничего удивительного в том, что в течение всего Средневековья не было сделано ни одного открытия, ни одной оригинальной работы. К тому же книги отсутствовали или были величайшей редкостью, вследствие чего и медицинское образование не могло не быть крайне элементарным» [15, с. 79].

К тому же в схоластической системе видную роль играла диалектика, «введение которой повело к тому, что вскоре место трезвого мышления заняла пустая игра в понятия, для которых кстати и некстати находились слова» [12, с. 408].

Религиозное невежество Средневековья делало невозможным и развитие анатомии как фундамента всей медицинской науки. Врачей, занимавшихся вскрытием умерших, объявляли чародеями и уничтожали. Хирургия, как мы указывали выше, вообще не считалась наукой и заслуживала полного презрения. Любые попытки развития экспериментальной медицины также приравнивались к оккультной практике. Эпоха Средневековья была временем, как мы подробно рассматривали выше, безраздельного господства антисанитарии и эпидемий [9].

Средневековая медицина и средневековое учение церкви о святых

Культ святых, в корне противоречащий библейскому учению о недопустимости поклонения кому-либо, кроме Бога, ставший в эпоху Средневековья одним из главенствующих в государственной христианской церкви, своим происхождением обязан двум основным источникам. Во-первых, языческому многобожию. Язычники привыкли поклоняться многим богам, и поэтому идея христианства о поклонении только Единому Богу была им чужда и непонятна. Чтобы разрешить эту сложность, имперское духовенство начинает вводить поклонение святым, которые в глазах новообращенных язычников были полубогами и героями. «Народ, в сущности, не оставил своих прежних языческих богов, но только соединил поклонение им с именами разных святых, ангелов» [4, с. 14]. Во-вторых, языческому культу мертвых. «Многие исследователи склоны рассматривать культ святых и их мощей как прямое происхождение культа святых. Действительно, в практике поклонения святым много общего с дохристианским культом мертвых не только в социально-правовом отношении, но и в ритуальном. Объектами поклонения становятся не только останки святых, но и их вещи, гробница, даже пыль с нее. Платок, полежавший на священной гробнице, сам становился чудотворным, чаша, которой пользовался святой при жизни, его посох, пояс, орудия пыток, от которых претерпевали страдания мученики, и более мелкие реликвии — зубы, кости, волосы, клочки одеяния — все это считалось способным творить чудеса, и прежде всего возвращать здоровье страждущим» [2, с. 245-246].

Средневековая церковь рисовала Бога далеким и жестоким судьей, который только и ждет возможности наказать человека. К такому Богу было невозможно обратиться в молитве, ибо это грозило, согласно средневековым воззрениям, немедленной смертью. И потому необходимо было иметь посредников между жестоким и безжалостным Богом и людьми. В качестве этих посредников и выступали священники и святые. Святой в представлении средневекового человека — это тот, кто близок к Богу и может замолвить доброе слово. Поэтому для начала надо было дарами расположить к себе священника, тот, в свою очередь, расположит святого, а уже тот походатайствует за человека перед Богом. Словом, на отношения Бога и человека была спроецирована чисто мирская модель отношений между просящим и власть имеющим — то же посредничество, которое требует подкупа, желание подмаслить и т.д.

Потому местный святой был намного ближе для средневекового человека, чем далекий в его понимании Бог [2, с. 335]. Так, величественное снаружи здание средневековой церкви зиждилось на бесчисленном числе святых, требующих поклонения. «В долгий тысячедвухсотлетний период времени, протекавший с воцарения Константина до Реформации Лютера, поклонение святым и мощам исказило чистую и цельную простоту христианской религии. Духовенство знало по опыту, что мощи святых были более ценны, чем золото и драгоценные камни, поэтому оно старалось размножать эти церковные сокровища [13, c. 616-617].

«Без всякого уважения к правде или правдоподобию оно стало придумывать имена для скелетов и подвиги для имен [16, т. 1, с. 410]. Славу апостолов и святых людей… оно омрачило религиозными вымыслами. К непобедимому сонму настоящих и первобытных мучеников оно присовокупило мириады мнимых героев. Но распространение суеверий было бы менее быстро и менее успешно, если бы духовенство не прибегало для укрепления веры в народе к помощи видений и чудес, удостоверявших подлинность и чудотворную силу самых подозрительных мощей» [6, т. 3, с. 318-319]. «Такие низменные страсти, как гордыня, корыстолюбие и мстительность, казалось бы, должны быть недоступны для небесных духов; тем не менее сами святые снисходили до того, что с признательностью одобряли щедрые приношения своих поклонников и грозили самыми страшными наказаниями тем нечестивцам, которые… не верили в их сверхъестественную силу» [6, т. 3, с. 321].

«Люди постоянно обращались к святым по самым бытовым поводам: за помощью в делах хозяйственных, семейных, общественных, надеясь на их участие в избавлении от болезней, разных бед и напастей. Постепенно сложился церковно-народный месяцеслов, где абсолютно органично соседствовали христианские и языческие представления о святых».

«Обычно утверждали, что останки чудотворных святых нужно погребать под главным алтарем и что заступничество таких святых имеет особенную власть и силу. Это привлекало тысячи и тысячи людей, чтобы увидеть чудеса, которые совершались здесь, или же заручиться заступничеством этого святого и почерпнуть пищу для своей души. Если путешественники или паломники были недостаточно щедры в своих дароприношениях, то возникало опасение, что их дело не будет воспринято этим святым. В течение шестого столетия возникли бесчисленные религиозные устремления в честь святых и введены бесчисленные праздники и торжества, чтобы они всегда проводились в воспоминание. Обращение к святым, в конце концов, превратилось в такой всеобъемлющий обычай, что возникла опасность из-за множества забыть кого-либо из них. Календарь был так переполнен именами, что если восставал новый святой, то ему едва могли найти место, не отняв его у прежнего святого. Восток и Запад соревновались между собой, чтобы умножить число имен святых. Однако Запад признавал лишь небольшое число святых Востока. Восток, со своей стороны, также отвергал многих святых западных церквей. Из этого множества святых мы можем воочию убедиться в распространении всеобщего идолопоклонства. Города, церкви, монастыри, ордена конкурировали между собой, кто из них привлечет к своим святым гробницам больше паломников. Слава какого-либо нового святого надолго останавливала посещение прежних мест, соответственно, отнимала их прибыль и доходы. Священники были поставлены перед необходимостью возобновить паломничество к святым и начинали измышлять новые и новые истории чудотворения, чтобы привлечь внимание народных толп» [16, т. 1, с. 574-575].

С IX в. начинается перемещение святых мощей из Рима «в новообращенные области в миссионерских целях, а также обычай выставлять останки святых и мучеников для всеобщего обозрения и поклонения» [2, с. 247]. Жажда обладания реликвиями, связанными с тем или иным святым, послужила тому, что «они сделались объектами поиска (точнее сказать, охоты) и часто становились предметом воровства или торговли» [2, с. 248]. Или жуткой дикости. Так, к примеру, Фоме Аквинскому после смерти отрезали руку [2, с. 249]. Останки других святых буквально растаскивали на мелкие части. Но чаще, «когда «нетленная плоть» по прошествии нескольких дней начинала разлагаться, ее варили и отделяли от мяса. Вываренные или эксгумированные кости и становились, как правило, содержимым разнообразных реликвариев, устанавливаемых на алтаре, под ним или в специально сделанной нише» [2, с. 250].

Это учение средневековой церкви о святых, привело, как мы видели выше, к представлениям средневековой медицины о целительной силе мощей, амулетов, талисманов т.д. Огромная скученность народа во время поклонения святым и паломничеств к так называемым святым местам, особенно в периоды эпидемий, приводила к их быстрому распространению. Крестовые походы, ставящие цель освободить и вернуть Святую землю, привели не только к страшной жестокости, формированию межнациональной и межрелигиозной ненависти, но и появлению в Европе страшных болезней, в первую очередь лепры — проказы, распространение которой в Европе в эпоху Средневековья было небывалым. Так, после крестовых походов к XIV веку количество лепрозориев в Европе превысило 19 тысяч [1, с. 240]. При этом «исцеление у святых мощей все больше напоминает сложный обряд, в котором без труда можно распознать все законы магии» [2, с. 376]. Анализируя культ святых, мы видим, как народная магия, сливаясь с отступившими от евангельского учения догматами средневековой государственной церкви, привела к формированию самой настоящей «церковной магии». «Различие между религией и магией, и без того очень тонкое, еще более элиминируется с того момента, как церковь взяла на себя роль хранительницы сверхъестественной силы, способной помочь верующим в их земных нуждах. Она открыла доступ магии в свои сферы. Магией пропитываются церковные ритуалы, формулы, магией пропитывается религия масс. «Магическое» отношение к молитве и те «суеверные обороты», магические слова и аббревиатуры, которые часто встречаются в благословениях, а также содержащиеся в рецептах подробнейшие рекомендации о том, как надо применять эти формулы (например, писать на чем-нибудь и подвешивать, подобно амулету, сжигать написанное и выпивать пепел с водою и т.п.) убеждают нас в том, что население, их практиковавшее, хотя и объясняло их действенность с позиций христианской религии, плохо отличало церковные формулы от магических заклинаний и бессознательно стремилось достичь своей цели не «окольным путем», то есть через посредничество Бога и его власти, а непосредственно, собственными силами, как это и принято в магии» [2, с. 304].

«Христианизация» народной магии шла не только «снизу». В большей или меньшей степени осознанно католическая церковь внесла и свою лепту в этот процесс, принимая участие в далеких от сферы религиозного культа в узком смысле и призванных воздействовать на окружающий мир ритуалах и даже создавая новые. Подобно тому, как паства подстраивала свое поведение под «христианские» образцы, так и церковь, по крайней мере в лице своей низшей структуры — приходского духовенства, стремилась соответствовать потребностям и ожиданиям верующих. В итоге народная целительная практика обогатилась обрядами и «лекарствами», которые попадают под определение «церковной магии» — так историки назвали те ритуалы, которыми церковь попыталась заменить народную магию («суеверия»)» [2, с. 305].

«Магия, проникая в церковные ритуалы и как бы «узаконенная» церковью, отличалась от магии народной, гонимой как проявление язычества и дьявольщины, главным образом лишь тем, что эти ритуалы совершал сам священник» [2, с. 319]. Как верно отметил крупнейший специалист по истории Средневековья проф. Л.П. Карсавин, «называя человека религиозным, мы подчеркиваем не то, во что он верит, а то, что он верит». Так и якобы христианская вера средневекового человека имела крайне мало общего с самим христианством.

Средневековая медицина и учение средневековой церкви о душе

Одним из центральных учений, не только не имеющих места ни в Библии, ни в апостольский период церкви, в корне противоречащим библейским представлением о душе, было разработанное в эпоху Средневековья учение о бессмертии души [19, 22]. Само понятие бессмертия души было сильно развито во многих языческих верованиях и особенно в греческой философии, последователи которой хотели научить людей не бояться смерти, которую они называли «роковым ударом, прекращающим нашу жизнь и избавляющим нас от житейских невзгод». «Они пришли к убеждению, что так как ни одно из свойств материи не может быть применено к деятельности ума, то, стало быть, человеческая душа есть такая же субстанция, которая отлична от тела, чиста, несложна и духовна, что она не может подвергаться разложению и доступна для гораздо более высокой степени добродетели и счастья после того, как она освободится от своей телесной тюрьмы. Философы, шедшие по стопам Платона, вывели весьма неосновательное заключение: они стали утверждать не только то, что человеческая душа бессмертна в будущем, но и то, что она существовала вечно, и стали смотреть на нее как на часть того бесконечного и существующего самим собою духа, который наполняет собой и поддерживает вселенную» [6, т. 2, с. 30-31]. Это учение стало одним из базовых и для обоснования поклонения святым [2, с. 246-247].

Исходя из этих же положений о необходимости победы над плотью, население средневековой Европы принимало ванны нередко всего 2 раза в год, считая, по наущению церкви, что забота о чистоте тела является угождением плоти, а это являлось грехом! Монастыри, с одной стороны, прямо говорили о том, что отсутствие заботы о состоянии тела умерщвляет греховную плоть, а с другой — рассматривали нечистоту и связанные с ней страшный дискомфорт и заболевания как испытания. Следствием этого средневекового отношения к нечистоте и попранию элементарных гигиенических норм была и рассмотренная нами выше страшная антисанитария домов и улиц средневекового города. Потому и тех, кто любил принимать ванны, изображали после смерти находящимися в аду [21, с. 79].

Одновременно с этим, исходя из созданного ею учения о бессмертии души, средневековая церковь объявила кровь вместилищем души, и потому любое ее пролитие, хотя бы и в медицинских целях, во время операции, объявлялось греховным, отсюда возник запрет и на развитие хирургии.

Вместе с тем вследствие развития языческих представлений и учений о бессмертии души в церковь проникло и языческое учение о том, что, употребляя кровь животных или людей, человек якобы получает их силу. Поэтому в средневековых рецептах, как мы видели выше, кровь различных животных входит в состав «лекарственных» препаратов.

Все эти методы лечения практически безраздельно господствовали в Европе вплоть до XVI века, когда вследствие коренных преобразований, вызванных Великой Реформацией, произошел принципиальный переворот в отношении представлений об устройстве человеческого тела, о причинах болезней и, соответственно, методах их лечения.

Список литературы

Список литературы находится в редакции