Международный эндокринологический журнал 4(16) 2008

Введение

Синдром поликистозных яичников (СПКЯ), затрагивающий от 4 до 12 % женской популяции фертильного возраста, является одной из наиболее распространенных эндокринопатий. Частота встречаемости и степень выраженности его клинических проявлений варьируют среди различных этнических групп. По данным Population Reference Bureau, в мире около 105 млн женщин страдают СПКЯ, и число их неуклонно растет. Синдром является ведущей причиной ановуляторного бесплодия, а также связан с высоким риском развития сахарного диабета 2-го типа и кардиоваскулярной патологии. Вместе с тем до настоящего времени его этиология неизвестна.

Систематический анализ 527 исследований, опубликованных в MEDLINE за период 1980–2005 гг., свидетельствует о том, что у женщин с СПКЯ его наиболее универсальным клиническим признаком является избыток андрогенов. Несмотря на то что исследования последних лет рассматривают инсулинорезистентность как основной этиологический фактор СПКЯ, ее нельзя считать абсолютно характерной для данного заболевания, ведь только у части женщин с нарушенной чувствительностью к инсулину развивается синдром поликистозных яичников. Напротив, клиническая или субклиническая гиперандрогения является основополагающим признаком синдрома. При этом секреция овариальных стероидов подвержена воздействию многочисленных факторов, включающих ожирение, ановуляцию, гиперинсулинемию, в то время как на надпочечниковый стероидогенез воздействие экстраадренальных факторов ограничено. В связи с этим изучение патологии синтеза андрогенов in vivo дает наиболее валидные результаты при исследовании именно надпочечниковых фракций.

При СПКЯ нарушение секреции надпочечниковых стероидов может играть первичную роль, провоцируя последующее развитие овариальной гиперандрогении. Было выявлено, что наследственные факторы играют существенную роль в регуляции уровня циркулирующих надпочечниковых андрогенов. В последние годы ведутся исследования нарушений метаболизма глюкокортикоидов у пациенток с СПКЯ.

Цель исследования — определить роль адренокортикальной дисфункции в патогенезе и клинической картине СПКЯ с последующей разработкой и оптимизацией алгоритма диагностики.

Материал и методы исследования

Под наблюдением находились 227 женщин репродуктивного возраста (16–39 лет), из них 132 женщины проходили динамическое обследование по поводу нарушений менструального цикла и/или гиперандрогении (основная группа), 95 здоровых женщин составили группу контроля.

Для изучения особенностей течения заболевания в основной группе был проведен сравнительный анализ полученных нами данных с данными литературы по распространенности нарушений овариально-менструального цикла (НОМЦ), овуляторной дисфункции (ОД), поликистозной морфологии (ПКЯ), гиперандрогенемии (ГА), гирсутизма (Гр) и степени выраженности основных симптомов СПКЯ в других популяционных группах (США, Италия, Япония) (E. Carmina et al., 1992; B. Trivax, R. Azziz, 2007).

Критерием включения обследуемых в основную группу служило наличие верифицированного СПКЯ. Диагноз ставился на основании классификации Европейской ассоциации репродукции человека и эмбриологии (ESHRE) и Американского общества репродуктивной медицины (ASRM) (Роттердам 2003), включающей два из следующих трех признаков: 1) гиперандрогенемия и/или гирсутизм; 2) овуляторная дисфункция; 3) поликистозная структура яичников по результатам УЗИ (при исключении сходных нозологий, в частности гиперпролактинемии, гипотиреоза, гипогонадотропных состояний, неклассической формы врожденной дисфункции коры надпочечников (ВДКН), синдрома и болезни Иценко — Кушинга). В процессе обследования из основной группы были исключены 16 женщин в связи с выявлением сопутствующих эндокринопатий.

Отбор женщин в контрольную группу основывался на следующих критериях: регулярный менструальный цикл длительностью 26–32 дня, отсутствие гирсутизма (количество баллов по модифицированной шкале Ферримана — Голлвея < 6), нормальная структура яичников по результатам ультразвукового исследования.

Группы были сопоставимы по возрасту, индексу массы тела, этнической и национальной принадлежности, региону проживания, семейному статусу, профессиональной принадлежности. В исследование не включались женщины моложе 16 лет и старше 40 лет; перенесшие гистерэктомию и/или овариэктомию, а также лица, получавшие терапию стероидными гормонами в течение 3 месяцев до настоящего исследования.

В процессе исследования собирался стандартный гинекологический и эндокринологический анамнез с учетом следующих параметров: особенностей внутриутробного развития, характера течения пубертата (сроков наступления пубархе, менархе, начала развития молочных желез); наличия связи манифестации клинической картины СПКЯ с воздействием стрессовых факторов (как физиологических, так и морбидных); семейного анамнеза и структуры наследственности до родственников второго звена и сибсов пробанда.

Гинекологическое исследование осуществлялось по общепринятой методике для исключения сопутствующей патологии. Наличие роста терминальных волос по мужскому типу оценивалось полуколичественным методом с использованием модифицированной шкалы Ферримана — Голлвея (R. Hatch, 1981) в 9 андрогензависимых областях тела. Наличие гирсутизма определялось при значении гирсутного числа ≥ 6. Наличие акнэ оценивалось по степени тяжести (I–IV). Индекс массы тела рассчитывался по формуле: вес (кг)/рост (м²). Производилась оценка наличия и характера кожных стрий и негроидного акантоза в различных областях тела.

Для определения структуры яичников все женщины проходили ультразвуковое исследование малого таза. Исследование проводилось с использованием трансвагинального доступа преимущественно на аппарате Logic 200 (General Electric, США) с частотой датчика 6,5 МГц. Наличие или отсутствие ПКЯ оценивалось согласно сонографическим критериям ESHRE/ASRM (Роттердам, 2003).

Биохимические исследования (инсулин, глюкоза, липидный спектр) осуществлялись по общепринятым методикам.

У пациенток основной группы проводился анализ образцов сыворотки крови на концентрацию нижеперечисленных гормонов с соблюдением общепринятых стандартов гормонального исследования и учетом дня менструального цикла и суточного ритма. Исследование уровней лютеинизирующего гормона (ЛГ), фолликулостимулирующего гормона (ФСГ), пролактина, общего дигидроэпиандростерона сульфата (ДЭАС), кортизола (F), прогестерона (Р4) выполнялось на иммунохемилюминесцентном анализаторе Immulite (Siemens); уровень тиреотропного гормона (ТТГ), общего тестостерона (Т) исследовался на автоматизированной системе Architect (Abbott), а уровень 17-гидроксипрогестерона (17-НР) определялся путем проведения иммуноферментного анализа с использованием реактивов фирмы DRG, США. В случае использования пациентками других тест-систем данные учитывались, но не использовались для сравнения.

Недостаточность лютеиновой фазы у регулярно менструирующих женщин определялась по результатам гистологического исследования аспирата эндометрия во 2-ю фазу цикла при несоответствии морфологической картины дню менструального цикла.

Стимуляция коры надпочечников адренокортикотропным гормоном (АКТГ) производилась 51 женщине основной группы и 20 — контрольной. Исследование осуществлялось в 1-ю фазу менструального цикла, супрессия дексаметазоном перед стимуляцией не проводилась с целью достоверного определения базального уровня стероидов. У пациенток обеих групп с 7.30 до 8.00 натощак в 1-ю фазу менструального цикла осуществлялся забор крови для исследования базального уровня гормонов (кортизол, 17-НР, общий тестостерон, ДЭАС), далее в 8.00 вводилась 1 ампула препарата Synacten Depot 1 мг/мл внутримышечно в область плеча. Через 9 часов (пиковая концентрация) производился повторный забор крови для исследования уровней 17-НР, кортизола. В случае повышения концентрации 17-НР на фоне стимуляции Synacten Depot более 30 нмоль/л женщины исключались из исследования в связи с выявлением у них неклассической формы врожденной дисфункции коры надпочечников.

Были выполнены следующие статистические анализы: стандартный описательный, дисперсионный (двусторонний критерий Стьюдента); непараметрический для оценки различия групп (U-критерий Манна — Уитни), корреляционный (метод ранговой корреляции Спирмена, r_s), таблицы сопряженности (критерий χ² с поправкой Йетса), кластерный анализ (метод бинарного разделения).

Оценка нормальности распределений производилась с использованием критериев Колмогорова — Смирнова/Лиллифора, Шапиро — Уилкса. Выраженность корреляционной зависимости оценивалась по следующим критериям: r ≤ 0,29 — связь слабая; 0,3 < r ≤ 0,49 — связь умеренная; 0,5 < r ≤ 1 — связь тесная (J. Pallant, 2006). Достоверность статистической значимости различий, уровней значимости и достоверность корреляционных коэффициентов принимались при p < 0,05. Обработка данных осуществлялась с использованием статистического пакета SPSS for Windоws, версии 15.0, а также Statistica 6.0.

Результаты исследования и их обсуждение

Особенности дифференциальной диагностики синдрома. СПКЯ является диагнозом исключения других эндокринопатий, вызывающих гиперандрогению и/или олигоовуляцию II типа по ВОЗ. После проведения клинического и гормонального исследования на основании показателей базальных уровней концентрации гонадотропинов и ТТГ нами из обследуемой группы (n = 132) были исключены 5 женщин: у 3 (2,26 %) был выявлен гипотиреоз, у 2 (1,5 %) — гипоталамическая аменорея. Распространенность данных заболеваний не отличалась от среднестатистических данных. После стимуляции надпочечников кортикотропином, проведенной 62 пациенткам с клинической картиной СПКЯ, мы исключили из исследования еще 11 (17,7 %) женщин в связи с выявленной неклассической формой ВДКН, частота встречаемости которой превысила ожидаемые показатели (10 % среди женщин с гиперандрогенией). Это имеет важную практическую значимость, так как свидетельствует о высокой распространенности данной патологии в самарской популяции и ставит вопрос о необходимости организации ПЦР-диагностики мутаций по гену CYP 21 с последующей селекцией пациенток на пренатальную диагностику и терапию.

Особенности клинического течения синдрома. Для изучения особенностей течения СПКЯ в локальной популяции и обеспечения адекватной повторяемости эксперимента была проведена классификация клинических подгрупп пациенток с СПКЯ согласно рекомендациям Общества по изучению андрогензависимых заболеваний (AES) от 2006 г., критериям Национального института здоровья США (NIH, 1991) и критериям ESHRE/ASRM (2003) (табл. 1).

К «классическим фенотипам» были отнесены подгруппы женщин с наличием гирсутизма и/или гиперандрогенемии и овуляторной дисфункцией. Термином «стертые формы» мы обозначили течение заболевания, характеризующееся только НОМЦ и поликистозной морфологией по результатам УЗИ. На основании полученных данных распространенность «стертых форм» составила 38,9 % случаев, «классическая» манифестация синдрома — 61,1 %.

Для выяснения причины относительно высокой частоты встречаемости стертых форм заболевания нами был произведен сравнительный анализ течения и/или степени выраженности основных клинических симптомов по классификации ESHRE/ASRM (НОМЦ, ОД, ПКЯ, ГА, Гр), а также сопутствующих им осложнений с данными других популяций с СПКЯ (рис. 1), а также с группой контроля.

Распространенность НОМЦ в группе пациенток с СПКЯ составила 87,1 % с преобладанием олигоменореи в 79,3 % случаев, что сопоставимо с данными зарубежных и отечественных авторов (Н.А. Беляков, 2005; И.Б. Манухин, 2006), согласно которым частота нарушений цикла составляет 85–100 %. Клиническими последствиями нарушений овариально-менструального цикла и олигоовуляции при СПКЯ могут являться недостаточность лютеиновой фазы, бесплодие, в некоторых случаях — невынашивание беременности. Количество спонтанных или индуцированных беременностей было значимо ниже в основной группе — 25,6 % по сравнению с контрольной — 71 % (χ²-тест, p < 0,001). Бесплодие в анамнезе у женщин с СПКЯ встречалось чаще (60,9 %), чем среди здоровых (8 %, χ²-тест, p < 0,0001). Распространенность самопроизвольного прерывания беременности была сравнима в обеих группах (χ²-тест, p = 0,48, различия недостоверны). У 12 (80 %) из 15 регулярно менструирующих женщин с гиперандрогенией отличительной особенностью было наличие недостаточности лютеиновой фазы.

Сравнительная оценка наличия ПКЯ производилась только для пациенток, осмотренных транcвагинально на одном и том же ультразвуковом оборудовании. В основной группе характерная поликистозная структура была выявлена у 57 из 76 женщин (75,8 %), что согласуется с данными литературы.

Среди пациенток с СПКЯ, не использовавших перманентных методов эпиляции (n = 79), мы выявили наличие гирсутизма у 31 (39,2 %) женщины, что было достоверно ниже (χ²-тест, p < 0,001) среднестатистических данных. Степень выраженности гирсутизма также отличалась от аналогичных показателей других этнических групп.

Средний балл гирсутного числа в основной группе составил 4,01 ± 4,3. В подгруппе гирсутных женщин (FG ≥ 6) средний балл составил 8,56 ± 2,55, что является более приемлемым для проведения сравнительного анализа с популяционными данными, которые получены с использованием классификации NIH (1990). Аналогичный показатель в группе контроля составил 1,04 ± 1,5 балла (t-тест, p < 0,0001), что отражает низкую гирсутность исследуемой популяции в целом.

В качестве дополнительного клинического признака ГА мы рассмотрели наличие акнэ. Оно было выявлено у 41 (39,4 %) из 104 женщин основной группы, не применявших специализированных косметических средств, и у 18 (20,0 %) из 90 здоровых добровольцев (χ²-тест, p < 0,05). Это указывает на диагностическую ценность данного клинического признака в качестве вспомогательного неспецифического маркера клинической гиперандрогении при СПКЯ, что крайне важно ввиду низкой гирсутности популяции.

Биохимическая гиперандрогения, определенная по уровням общего тестостерона и ДЭАС с использованием среднестатистических референсных показателей, была выявлена у 50 (52 %) из 96 обследованных по единой методике женщин (рис. 2) основной группы. Повышение уровня общего тестостерона наблюдалось у 25 (26,0 %) пациенток при использовании референсных показателей, рекомендуемых фирмой-производителем, что было значимо ниже литературных данных (χ²-тест, p < 0,05), однако при использовании среднестатистических нормативных показателей распространенность биохимической гиперандрогении по уровню общего тестостерона оказалась сравнимой и наблюдалась у 44 (45,8 %) из 96 женщин (χ²-тест, p > 0,05). Абсолютное повышение уровня ДЭАС наблюдалось только у 12 (12,5 %) из 96 женщин с СПКЯ, обследованных на едином анализаторе. Полученные данные были достоверно ниже аналогичных показателей других популяций (рис. 2).

В качестве дополнительных клинических признаков СПКЯ мы рассмотрели наличие гипоталамо-гипофизарной дисфункции (повышение уровня ЛГ, изменение соотношения ЛГ/ФСГ), нарушений углеводного и липидного обмена у женщин основной группы.

У 62 пациенток основной группы определяли уровень гонадотропинов по единой методике, что обеспечивает достоверность при сравнении показателей. При этом у 7 (11,3 %) женщин отмечалось абсолютное повышение уровня ЛГ, соотношение ЛГ/ФСГ > 2 — у 14 (22,5 %) женщин, что несколько ниже данных консенсуса EHRE/ASRM (2003). Средний показатель отношения ЛГ/ФСГ в основной группе составлял 1,66 ± 1,22.

Показатели углеводного обмена и липидного спектра не имели специфических для региона особенностей. Базальный уровень инсулина в основной группе составил 12,6 ± 11,3 мМЕ/л. Однако частота встречаемости клинического эквивалента инсулинорезистентности — негроидного акантоза в группах достоверно не различалась (χ²-тест, p = 0,48). Средний уровень холестерина составил 5,00 ± 0,74 ммоль/л.

Индекс массы тела в основной группе не отличался от группы контроля (21,9 ± 4,2) (t-тест, p > 0,05).

Особенности семейного анамнеза у пациенток с СПКЯ. Мы не выявили различий в семейном анамнезе по ССЗ и СД 2-го типа среди женщин с СПКЯ и здоровых добровольцев (t-тест, p > 0,05). Однако наследование СД  2-го у пациенток с СПКЯ велось преимущественно по женской линии.

В группе пациенток с СПКЯ, которым была доступна полноценная информация в отношении НОМЦ у родственников до третьего звена (n = 34), были выявлены нарушения цикла в 10 (29,4 %) случаях по сравнению с пациентками контрольной группы (n = 92), у которых отягощенный семейный анамнез имел место у 6 женщин (6,4 %; критерий χ² = 10, p < 0,001). Анализ распространенности гирсутизма среди родственников 34 пациенток основной группы выявил его наличие у 9 (26,5 %) человек. В контрольной группе (n = 92) гирсутизм наблюдался у 7 (7,6 %) родственников (критерий χ² = 6,36, p < 0,05). Нами было установлено, что наследование по НОМЦ у пациенток с СПКЯ происходит преимущественно по женской линии (n = 8; 23,5 %), а гирсутизма (n = 7; 20,5 %) — по мужской, что предполагает существенную роль генетической предрасположенности к развитию данного синдрома.

Клинические признаки адренокортикальной дисфункции. К клиническим признакам адренокортикальной дисфункции при СПКЯ относят раннее адренархе, которое может быть ассоциировано с низкой массой тела при рождении, а также наличие связи клинической манифестации синдрома с препубертатным стрессом.

Сравнительный анализ массы тела при рождении в основной и контрольной группах не выявил значимой разницы, однако у женщин с СПКЯ было обнаружено наличие относительно раннего адренархе (11,5 ±1,3 и 12,4 ± ± 1,4 года соответственно) и телархе (11,1 ± 1,5 и 12,5 ± 1,8 года соответственно) по сравнению с контролем (t-тест, р₁ < 0,05; р₂ < 0,001). Подчеркнем, что возраст наступления менархе в группах достоверно не различался.

Согласно нашим данным, 20 (46,5 %) из 43 анкетированных женщин с СПКЯ отмечали наличие хронических стрессовых факторов в течение года до клинической манифестации синдрома, причем в 20,9 % наблюдений (n = 9) стресс имел связь с периодом пубертата. Психологический стресс, не связанный с пубертатным периодом, отмечался у 9,4 % больных (n = 4). Связь возникновения СПКЯ с изменением массы тела, а также послеродовая манифестация синдрома встречались несколько реже.

Нами также была выявлена более высокая частота встречаемости кожных стрий у 33 (82,5 %) из 40 детально обследованных на их наличие пациенток с СПКЯ по сравнению с контролем — 21 (52,5 %) больная из 40 осмотренных (критерий χ² = 10, p < 0,05).

Особенности функционального состояния коры надпочечников. Нами проведено изучение базальной и стимулированной секреции кортизола и 17-НР, а также наличия и характера их взаимосвязи с циркулирующим уровнем андрогенов у пациенток обследуемых групп.

Сравнение уровня базального кортизола (F₀) показало, что у пациенток основной группы он был достоверно выше, составляя М_е 449,7 нмоль/л, чем в группе контроля, в которой равнялся М_е 323,0 нмоль/л (U-критерий Манна — Уитни, p < 0,001). Базальный уровень 17-НР также был выше в основной группе — М_е 3,9 нмоль/л по сравнению с контролем — М_е 3,31 нмоль/л (U-критерий Манна — Уитни, p < 0,05).

В результате анализа базальных уровней андрогенов (ДЭАС, тестостерон) был установлен более высокий уровень ДЭАС в подгруппе пациенток с СПКЯ без надпочечниковой гиперандрогении (М_е 6180 нмоль/л) по сравнению с контролем (М_е 4860 нмоль/л) (U-критерий Манна — Уитни, p < 0,05). Что касается тестостерона, то его уровень у пациенток с синдромом поликистозных яичников (М_е 3,21 нмоль/л) также был выше, чем у здоровых женщин (М_е 2,09 нмоль/л), (U-критерий Манна — Уитни, p < 0,001).

Сравнительный анализ стимулированных уровней кортизола не выявил существенных различий между группами (U-критерий Манна — Уитни, p = 0,13). После 9 часов стимуляции АКТГ уровни 17-НР также оказались сопоставимы (U-критерий Манна — Уитни, p = 0,31).

При анализе показателей изменения уровня кортизола (ΔF) и Δ17 НР на фоне стимуляции в основной и контрольной группах F_9ч–F₀, рассчитанного как разница между базальными и стимулированными уровнями гормонов, нами не установлены достоверные различия между группами (U-критерий Манна — Уитни, p = 0,7 и р = 0,8 соответственно).

Исследовав наличие и характер взаимосвязи между циркулирующими уровнями андрогенов (Т, ДЭАС) у пациенток с СПКЯ и реакцией коры надпочечников на введение АКТГ, мы получили умеренную корреляцию базального уровня ДЭАС и 17-НР_9ч (r = –0,3; p < 0,05), которая носила негативный характер.

При сопоставлении базального уровня тестостерона (Т₀) как со стимулированным уровнем кортизола (F_9ч) (r = 0,01; p = 0,95), так и с уровнем 17-НР (17-НР_9ч) (r = 0,1; p = 0,2) мы не зарегистрировали наличия линейной связи. Однако проведенный кластерный анализ выявил 3 интервала базального уровня кортизола, достоверно различающихся между собой по уровню Т₀. При построении графиков медиан было установлено, что взаимосвязь тестостерона с кортизолом на фоне стимуляции (F_9ч) и с 17-НР (17-НР_9ч) носит бимодальный характер. При этом максимальные значения Т₀ приходятся на «низкий» и «высокий» ответ коры надпочечников.

Кроме того, была выявлена корреляция уровня ЛГ и базального кортизола в подгруппе пациенток с «низким» ответом кортизола на стимуляцию (< 1557 нмоль/л) (r = 0,5; p < 0,05), что свидетельствует о наличии в этой группе пациенток преимущественно функциональной овариальной гиперандрогении.

Следовательно, у пациенток с СПКЯ мы выделяем следующие особенности функционального состояния коры надпочечников:

1) базальную гиперфункцию коры надпочечников, выражающуюся в абсолютной или относительной гиперпродукции кортикостероидов (F), надпочечниковых андрогенов (ДЭАС) и их предшественников (17-НР);

2) сравнимую с контролем секрецию F и 17-НР коры надпочечников в ответ на стимуляцию АКТГ, которая может свидетельствовать о наличии компенсированной субклинической недостаточности коры надпочечников, выражающейся в сопоставимом ответе на стимуляцию у группы с СПКЯ с контролем за счет базальной гиперпродукции стероидов;

3) наличие зависимости уровня циркулирующих андрогенов (ДЭАС, Т) от функции надпочечников. При этом отношение уровня базального ДЭАС к концентрации 17-НР на фоне стимуляции носит характер негативной линейной корреляции; для базального тестостерона и кортизола на фоне стимуляции выявлен бимодальный тип зависимости;

4) связь уровня концентрации ЛГ и базального кортизола у подгруппы пациенток с «низким» ответом на стимуляцию; это предполагает наличие функциональной овариальной гиперандрогении у данной подгруппы и делает возможным выделение подгрупп женщин с овариальной, надпочечниковой гиперандрогенией, а также «стертых» клинических форм синдрома в зависимости от уровня кортизола на фоне стимуляции.

Полученные нами данные ставят вопрос о первичном нарушении метаболизма кортизола на гипоталамическом уровне у женщин с функциональной овариальной гиперандрогенией с возможным вовлечением рецепторов КГРГ, опосредованном влиянии на ГнРГ с изменением частоты и амплитуды его пульсации, ведущим к гиперсекреции ЛГ.

Данное исследование подтверждает, что дисфункция и/или дисрегуляция синтеза глюкокортикоидов и андрогенов коры надпочечников может являться причиной как надпочечниковой, так и овариальной гиперандрогении и играть значимую роль в патогенезе данного синдрома. Такая трактовка функциональной роли коры надпочечников в патогенезе СПКЯ диктует необходимость оптимизации диагностического алгоритма и коррекции проводимой гормональной терапии. Оптимизация диагностики способствовала наступлению спонтанной беременности у 4–6 % женщин на цикл, при индукции овуляции — у 11–22,9 %, а при использовании ВРТ (в случае наличия дополнительных факторов: мужского, трубного и т.д.) — у 43,6 % пациенток.

Выводы

1. К особенностям клинического течения СПКЯ у женщин, проживающих в Самарском регионе, можно отнести: наличие «стертых» форм (38,9 %), низкую распространенность гирсутизма (39,2 %), гиперандрогенемии (52 %), недостаточность лютеиновой фазы у 12 (80 %) из 15 регулярно менструирующих женщин с гиперандрогенией, нормальный индекс массы тела (21,9 ± 4,2), наличие отягощенного семейного анамнеза, ассоциированного с нарушениями менструального цикла (29,4 %) и гирсутизмом (26,5 %), относительно раннее адренархе (11,5 ± 1,3 года) и телархе (11,1 ± 1,5 года) по сравнению с контролем (12,4 ± 1,4 и 12,5 ± 1,8 года соответственно; р₁ < 0,05; р₂ < 0,001), относительное превалирование кожных стрий (82,5 %; р < 0,05), а также наличие связи клинической манифестации синдрома со стрессовыми факторами (47,0 %).

2. Базальная секреция андрогенов коры надпочечников у пациенток с СПКЯ носит характер абсолютной или относительной гиперандрогении по сравнению с контролем (p < 0,05); базальная секреция глюкокортикоидов проявляется в виде относительного гиперкортицизма (p < 0,001), что свидетельствует о генерализованной базальной гиперфункции коры надпочечников.

3. Среди пациенток с СПКЯ выявлено наличие трех подгрупп с надпочечниковой (19,6 %) и овариальной гиперандрогенией (58,8 %), а также «стертых» форм синдрома (21,6 %) в зависимости от уровня кортизола на фоне стимуляции АКТГ.